Заземление

— Правильно. Он так мне и сказал: в третьем ряду сидела удивительно интересная девушка. У нее были обожженные руки, но это совершенно ее не портило. У нее было такое ангельское выражение лица, он рассказывал, что он не мог оторвать глаз. Старался не смотреть, но взгляд сам собой возвращался. Ты заметила?

— Д-да… Он, точно, мало на меня смотрел… Так а чего он потом не подошел?..

— Он сказал, ты была такая гордая, недоступная…

Поросячье личико зарделось девичьим румянцем:

— А меня в это время дружок все время за коленки лапал… Хорошо, что твой батя не заметил, а то б такое получилось позорище!..

— Вот видишь, если бы это было хорошо, тебе бы не было стыдно. Ты же не могла бы этим заниматься в храме, правильно?

— В смысле, в церкви? Ты чо!..

— Ну вот. А разве тебе в церкви не говорили, что наше тело тоже храм Святого Духа?

— Как это тело храм — храм это дом. Не, а что, твой батя в натуре меня вспоминал?

— И не один раз.

— А где он сейчас? — девичий румянец проступил прямо-таки отсветом иного мира на этом тупеньком личике начинающей алкоголички.

— Его сейчас нет. Он отправился на маленький остров недалеко от Антарктиды. Сказал, что у него больше нет сил смотреть, как люди оплевывают в себе образ Божий. Рождаются чистые девочки, о которых мужчины должны мечтать, видеть в них образ Богоматери, а они превращают себя, извини, в какой-то унитаз, куда сбрасывают всякие излишки… Неужели тебе не бывает обидно, как к тебе относятся?

— Бывает, конечно. Когда к тебе относятся как к шлюшке-поблядушке. Ты ему не скажешь про меня?.. Ну, про эти, про услуги?..

— Если ты изменишься, конечно, нет. Но если не изменишься, он все равно все поймет, он у меня все по лицу понимает. И скажи, разве страшно тебе не бывает? Ведь Бог, говорят в народе, долго терпит, да больно бьет.

— Я все время боюсь, что куда-нибудь завезут и убьют, чтобы деньги не отдавать. Но на квартире еще страшней, никогда не знаешь, кто тебя там встретит, может, маньяк какой-нибудь. Недавно к одному пошла, с виду приличный, в галстуке, вежливый, а когда пришли, начал меня по-всякому обзывать. Я обиделась, собралась уходить, а он меня херакс в висок кулаком, вообще, боль адская… Я уже легла, замолчала, уже не знаю, что делать. А он вот начинает, видно, что у него это все на нервном срыве, что он меня ударил, и у него не встает, а он об меня трется, трется, трется, мне противно, рожа противная, блль… блин. Я уже опять начинаю что-то вякать, а он мне: молчи, сука, у меня из-за тебя не стоит, у меня стоит, только когда я оскорбляю, а она терпит. Я уже и денег не просила. Только бы выбраться. Не говоря, каждый год по одному аборту. И потом, натирает — вот в чем проблема. Реально натирает. Нет, когда маленькие, то ради бога, а то бывают знаешь какие! Еще сорок минут не кончает, пятьдесят… Это же вообще ужас какой-то!

— Видишь, это уже тебе наказание. А вспомни, как в первый раз было стыдно — стыд же тоже Господь в нашу душу вложил!

— В первый раз меня какой-то парень изнасиловал, я ночью шла через парк к подружке… Я так перепугалась: молодой человек, говорю, не делайте ничего со мной, не убивайте, если хотите, я с вами встречусь в нормальной обстановке, там все что угодно сделаю, только не убивайте… Но у меня были месячные, поэтому все было такое скользкое, очень легко проскочило. Он сам, видно, чо-то не понял, стоит этот свой разглядывает, а мне тоже интересно посмотреть, я до этого ничего такого не видела… Луна была очень яркая. А пришла к подружке такая довольная: ой, говорю, меня изнасиловали, как хорошо, я теперь не девочка! Вот так было смешно, сейчас вспоминаю, просто цирк, ну, блин, малолетство, дурь в голове…

Отсветы иного мира померкли, это снова была свинюшка свинюшкой. Но если даже в этой тушке и не было души, Сима все равно чувствовала себя обязанной попытаться спасти хотя бы тело.

— Видишь, через сколько опасностей ты прошла, это же все были знаки: прекращай, а то следующий снаряд уже будет прямо в тебя! Ты приглядись, приглядись — наверняка Господь снова пошлет тебе предупреждение, может быть, последнее.

— Думаешь, ту цыганку мне тоже Господь послал?

— Ну, конечно, кто же еще!

Она уже не знала, как побыстрее отделаться, — оставьте мертвым хоронить своих мертвецов: ей нестерпимо хотелось выбраться из этой свинофермы к людям, какие они ни есть. Прежде всего к Савику, к Димке, даже к Лаэрту.

Но она все-таки отправила эту дурочку в ванную, отмыть глаза от краски, а чтобы она не трогала папочкины полотенца, дала ей свой носовой платок. Тоже мне, нашла Марию Египетскую… С самого детства ей хотелось кого-то спасать, и до сих пор никак не набраться ума. Папочка, правда, часто говорит, что остатки детской веры это самое лучшее, что есть в людях.

Появилась отмывшаяся свинюшка — глазки с белыми ресницами сияли младенческой чистотой, но возвращенный платок Сима решилась взять лишь за самый краешек.

— Можно, я тебе буду звонить?.. А то мне Бог пошлет какой-нибудь знак, а я обратно не пойму?..

Как можно отказать, когда на тебя смотрят с такой мольбой?