Зазеркалье Петербурга. Путешествие в историю

Мне славный Гурко не приятель,
Премьер Столыпин мне не брат,
Я просто мирный обыватель,
А не всесильный бюрократ.

Сей Гурко был неведомый избранник.

Лидваля компаньон, Эстер покорный данник.
С гримасой он цедил свой безобразный спич.
Как жаль, что я тогда на дерзостное темя
Не уронил кирпич[130].

Суд по делу Гурко состоялся 23 октября 1907 года. Из этого самого дома выехала на допрос и Эстер-Цеховая со своей горничной и дворником. Все трое подтвердили, что и в ее доме, и в ателье, – Гурко и Лидваль были завсегдатаями.

Суд постановил «отсутствие связи между сдачей подряда Лидвалю и знакомством осужденного с г-жей Эстер и с хозяйкой кафе-шантанного хора; с другой стороны, не установлено отсутствия у Гурко служебнаго усердия; а потому преступления в его действиях не было»[131].

Сам Гурко описал свои злоключения так: «Пресса обливала меня всевозможною грязью… Мои друзья… утверждали… что Столыпин дал делу ход из личной ко мне неприязни… во мне он хотел уничтожить опасного соперника. Я самым решительным образом это отрицаю. Мои отношения со Столыпиным были действительно неровные… но… он хотел доказать общественности, что власть не останавливается перед самыми решительными мерами по отношению к своим представителям, какое бы положение они ни занимали…»[132].

Наказанием Гурко стало отстранение от должности, также и Фредерикса, Эрик Лидваль скрылся в Лондоне, а Александра Цеховая, заварившая всю эту кашу, продала этот дом сразу после суда (его купил Оболонский, член совета Азовско-Донского банка – здание этого банка строил Федор Лидваль; а еще именно в этом банке хранил свой куш Фредерикс) и вернулась сначала обратно на Караванную, а в 1916 году была замешана в новой авантюре, уже в Париже. Единственными отсидевшими в тюрьме по этому делу оказались, как ни странно, журналисты.

В 1909 году, спустя почти 3 года после скандала, имя Гурко снова – на первых полосах: он обвинил газету «Русь», освещавшую его дело, в клевете. Обвиняемым был журналист Сергей Изнар, чья статья «содержит утверждение, будто из банкирскаго счета Гурко видно, куда девались 800 000, полученных Лидвалем, и будто имеется записка Гурко к петербургскому градоначальнику с просьбою разрешить Лидвалю открыть игорный дом по рекомендации госпожи Эстер». В ходе заседания Изнар, поначалу горячо отстаивавший свою правоту, выслушал показания высокопоставленных друзей Гурко и ядовитые обращения к нему председателя и решил смягчить свой приговор, заявив: «Я начал писать против Гурко, подчиняясь общему потоку негодования. Я писал неправду, но я не клеветник: ко мне приходили из „Аквариума“ свидетели, мой кабинет был похож на толкучий рынок. Я не имел времени проверить все, что мне разсказывали»[133]. Решением суда коллежский секретарь Изнар и один из издателей заключены в тюрьму на три месяца, а приговор, обеляющий репутацию Гурко, напечатан в газетах за счет осужденных.

Литература

Амфитеатров А. Против течения. СПб.: Рипол Классик, 2018.

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Банк Н.Б. Стихотворная сатира первой русской революции (1905–1907). Л., 1969.

Богданович А. Три последних самодержца. М., 1990.

Булацель П.Ф. Борьба за правду. СПб., 1912.

Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. М., 1960.

Весь Петербург. 1906 г.

Галин В.Ю. Капитал Российской империи. Практика политической экономии. М., 2015.

Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника / подгот. текста и коммент. Н.П. Соколова. М., 2000.

Демченко Е.П. Политическая графика Киева периода революции 1905–1907 гг. Киев, 1976.

Лурье Л., Хитров А. Лидвалиада. Корни российской коррупции // Родина. 2000.

Золотоносов М., Моранд П. Русская потаенная литература. М.: Ладомир, 1999,

Образование: журнал литературный и общественно-политический. Т. 17, вып. 5. 1908.

Литература и марксизм. Т. 4. М., 1931.

Тан В.Г. Вторая дума // Русское богатство. 1907. № 2.

Янгфельдт Б. Шведские пути в Санкт-Петербург. Стокгольм; СПб., 2003.

Жилой дом кооператива «Мир» (1963 г.; Варшавская ул., 62 / ул. Победы, 4)

«…Белый июльский зной, небывалый за последние два столетия, затопил город…

Малянов закрыл окно – обе рамы – и наглухо задернул тяжелую желтую штору. Потом, подсмыкнув трусы, прошлепал босыми ногами на кухню и отворил балконную дверь.

Было начало третьего.

На кухонном столе среди хлебных крошек красовался натюрморт из сковородки с засохшими остатками яичницы, недопитого стакана чая и обкусанной горбушки со следами оплавившегося масла. Мойка переполнена немытой посудой…