Еще через восемь лет, опять зимой, смерть снова, на этот раз по-настоящему, постучится в этот дом. 65-летний Витте умрет здесь от менингита, с этого крыльца его гроб увезет запряженная лошадьми повозка, а Николай II запишет в своем дневнике: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением»[152]
.Последовавшая вскоре революция лишила Марию этого особняка, но у нее остались еще два – в Брюсселе и в Биаррице. А с 1935 года и по сей день в этом доме располагается музыкальная школа, в которой через полвека после музицирований Витте, занимался будущий скрипач и дирижер Владимир Спиваков, не принятый в школу при Консерватории: «…Я поступил в обычную районную музыкальную школу на Петроградской стороне, до которой надо было добираться автобусом. Мама почему-то решила отдать меня на виолончель. Я поносил инструмент две недели, упарился и взмолился дать мне что-нибудь полегче. Тогда мне дали скрипку. Но и с ней не заладилось поначалу… Ужас ученических терзаний живо стоит в памяти до сих пор…»[153]
.Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.
Ленинград: краткая адресно-справочная книга. Л., 1973.
Дом Браницкого
«При всем моем желании спасти Вас от съедения мышами, мышьяка не посылаю и не советую употреблять, ибо Вы можете перетравиться, и таким образом квартира № 39 в доме Бенардаки останется без жильца, а музыка без деятеля. На всякий случай я заблаговременно начну писать реквием, ибо в покойниках недостатка не будет: или вы уморите мышей, или они вас уморят. Чтобы Вас не доводить до отчаяния, дам Вам практический совет купить мышеловку; это и полезно, и безопасно, и занимательно. Затем прощайте.
А. Бородин»[154]
.Именно в этот дом доставил посыльный ироничную записку композитора Александра Бородина другому музыканту, 29-летнему Милию Балакиреву, только что снявшему здесь новое жилье. Лидер «Могучей кучки», проводивший в этих стенах целые дни за фортепиано, работая над аранжировками русских народных песен, вынужден был защищать свои рукописи от неожиданно возникшей в новой квартире напасти – мышей.
Невский проспект, 84–86
Впрочем, свой практичный совет по приобретению мышеловки остроумный Бородин мог бы претворить в жизнь хоть сегодня вечером – двери Балакирева были всегда открыты для друзей, а уж для участников «Могучей кучки» тем более. Четверка композиторов – 22-летний Римский-Корсаков, 27-летний Мусоргский, 31-летний Кюи и 33-летний Бородин – постоянно бывали здесь у своего коллеги и главного вдохновителя их кружка. Кстати, за восемь лет жизни в этом доме Балакирев сменил целых четыре квартиры – будем надеяться, причиной было улучшение условий, а не бегство от мышей.
Чаще всех в этих стенах наполнялся «музыкальной пищей» и оставался ночевать самый юный участник кружка, Николай Римский-Корсаков. Наблюдая, как старшие товарищи играют здесь отрывки из новых опер, приносят партитуры незаконченных симфоний, беспрестанно спорят, хвалят, порицают и поддерживают друг друга, юный Николай и сам возвращался к музыке после морской службы в трехлетней экспедиции к берегам Северной Америки и Европы.
«Я беспрестанно проводил вечера у Балакирева… В то время он гармонизировал собранные им русские песни, долго возился с ними и много переделывал. Присутствуя при этом, я хорошо познакомился с собранным им песенным материалом и способом его гармонизации. Балакирев владел в те времена большим запасом восточных мелодий, запомненных им во время поездок на Кавказ. Он часто игрывал их мне и другим в своей прелестнейшей гармонизации и аранжировке»[155]
.В эти же, 1860-е годы, помимо музыкального клуба Балакирева, в этот дом переехал еще один – Английский. Правда, в отличие от расцвета первого, 100-летнее джентльменское общество, члены которого, избранные тайным голосованием, проводили собрания за картами, обильными пирами и обсуждением политики, клонилось к закату. Некрасов, по привычке регулярно приезжавший сюда узнавать новости и проигрывать деньги, заходил в новое здание клуба без прежнего энтузиазма.