Зазеркалье. По эту сторону зеркала (СИ)

- А нехуй было лезть со своим каминг-аутом, – равнодушно заметил старший брат. – Говорили менеджеры, чтобы подождал. Но ты же Дива, тебе же надо прямо вот сейчас, для эффекту неожиданного! «Должен признаться, женское тело не привлекает меня так, как мужское!» – очень похоже передразнил Билл знаменитое высказывание фронтмена недельной давности, которое до сих пор лихорадило прессу и интернет. – Вот мужики и полезли с удвоенной силой! Выбирай любого!

- Ты меня не любишь, – печально и нелогично отозвался Том, потерянно уселся на край кровати, моментально приобретая сходство с брошенным плюшевым медвежонком. – Ты мог бы меня остановить.

- О! – от удивления Билл глотнул дым и закашлялся. Из глаз брызнули слезы.

- Да-да, – воспользовавшись вынужденной паузой брата, продолжил Том. – Ты старший, ты умный. И опытный.

- А то, что я не в курсе твоих планов, не принимается в расчет? – прокашлял Билл.

- Ты должен был почувствовать. Мы близнецы, но не ощущаем связи, о которой говорим фанатам. Это так грустно… – раухтопазовые глаза Тома повлажнели.

- Не начинай снова, – поморщился Билл, выкинул сигарету.

Младший близнец плавно двигался по тому сценарию, в конце которого предполагалась истерика на тему «никто меня не любит и не заботится». Таким образом фронтмен сбрасывал оставшиеся после концертов негативные эмоции, но с недавних пор Билл сильно уставал и от эксцентричных выходок брата на публику, и от отдачи после. Гитарист предчувствовал назревающий конфликт, словно громовые раскаты на клубящемся черными тучами горизонте. Причины были – и альбом, и тур состоялись исключительно благодаря усилиям руководства, продюсеры так часто трясли перед парнями копиями контрактов, что бумаги превратились в маловразумительные тряпки. У Тома не писались песни, не складывались стихи, поэтому у Билла не шла музыка, близнецы метались и психовали, а Густав и Георг не понимали, как должен окончательно звучать материал. В результате весь альбом «Гуманоид» сочинила продюсерская группа, и Том отчаянно кривился, накладывая голос не на свои эмоции. Фронтмен капризничал, заносил в райдеры сумасшедшие требования вроде экзотических фруктов не по сезону, дизайнерских элементов декора и редких ароматов. У Тома болело горло, Билл ощущал это своими саднящими после концертов связками, хотя консилиум врачей хором твердил об успешной операции двухгодичной давности.

Том точно повторил скептическую гримаску брата.

- Врачи врали, – словно услышав промелькнувшие за секунды мысли близнеца, выговорил он. – Связки утратили эластичность, операция прошла неудачно. Я теряю голос, Билл. Последние концерты держусь только на препаратах. Вчера наш доктор получил окончательные результаты осенних исследований. Еще один концерт и я вообще замолчу.

- Почему ты не сказал? – тихо спросил Билл. Страх сковал горло.

- Ты меня не слышишь, – пробормотал Том, жмурясь куда-то за брата. Билл оглянулся – за спиной находилось зеркало, обрамленное широкой оправой в стиле «этно».

- Я потерял свою личность вместе с возможностью петь. У меня нет идей, в душе не звучит музыка. Я больше не фронтмен Том Каулитц… – глядя в зеркальную поверхность, говорил Том, и близнец со страхом слышал равнодушный, с застарелой болью, голос. – Кто будет мной? Может, ты, Билл? Может ты?

Том всхлипнул, вскочил с кровати, схватил с тумбочки громоздкий кувшин и с силой швырнул мимо близнеца прямо в свое отражение. Вместе со звоном осыпавшегося стекла Билла охватила липкая дурнота, и он откинулся на кресло, не замечая, как Том, с остекленевшим взглядом и по-детски беспомощно полуоткрытым ртом, бесформенной кучкой брендовой одежды упал на пестрый индейский ковер.

Мехико, 2 декабря 2010 г.

От резкого порыва ветра окна распахнулись, впуская в номер прохладную декабрьскую ночь Мехико, освещенную огнями большого города и оглушенную пронзительными девичьими визгами. Неугомонные обожательницы следили за группой днем и ночью, толпились у дверей отелей, громко выражали свой восторг, преданность и любовь.