Зазеркалье. Записки психиатра

– Что ты, окстись, Саша! – Пал Палыч изобразил негодование на лице. – Зависть – смертный грех! – залился он смехом. – Хотя, признаюсь как на духу, от личного «джета», яхты и замка с видом на море по наследству или по каким другим основаниям не отказался бы.

– Да, Палыч, все греховное имеет особый вкус! – Сашечка поднес пальцы к губам и даже причмокнул. – А у тебя по жизни промашечка вышла, надо было пятнадцать лет назад не древние рукописи изучать, а ваучеры скупать и в нефтянку их определить, – он с сочувственнной усмешкой покачал головой.

– Так бы меня туда и пустили, – буркнул Пал Палыч, – без партийного и комсомольского прошлого-то.

– Не ворчи, Палыч. Хоть ты и небогат, зато свободен, – подбодрил его Онуфриенко. – Можешь себе инакомыслие позволить, не оглядываясь на начальство и церковные догматы.

– Так что же получается, – вернула их Александра к теме разговора, – по-вашему, многобожие лучше, чем единобожие?

– А смотря для кого, – улыбнулся Онуфриенко. – Для государств и церквей лучше единобожие. Единобожие ведь на чем держится? На высшем страхе, – указал он рукой вверх на обшарпанный потолок микроавтобуса, – который генерируется церковью. К тому же, когда имеется лишь одна дорога к богу, отделенному от человека, появляется возможность посредничества. А на единственной дороге можно взимать любые пошлины, – лукаво улыбнулся он. – И государству при единобожии спокойнее. Поведенческая модель большинства людей становится упрощенной и предсказуемой. Хотя, если вспомнить, в учении Христа ведь есть упоминание об идеальном обществе – «царствии небесном на земле». Наступит оно лишь тогда, когда люди перерастут государство, то есть иерархию. Перефразируя высказывание Лао-цзы о правителях, скажу: лучше всего государство, которого нет, несколько хуже государство, которое заставляет себя любить, еще хуже то, которое заставляет себя бояться, а самое плохое то, над которым смеются.

Микроавтобус вдруг резко затормозил, но все равно подскочил, наехав на «лежачего полицейского».

– Вот! – рассмеялся Онуфриенко, поправляя съехавшие очки. – Только разгонишься, а строгое государство тут как тут.

– Это издержки системы, – примирительно сказал Пал Палыч.

– Надзирающей и ограничивающей системы, – уточнил Онуфриенко. – Помнишь слова Ленина, когда он еще к власти не пришел? «Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства».

– Но как только Ильич прихватил власть, сразу же стал крепким государственником, – добавил Пал Палыч.

– Такова порочная природа власти, – сказал Онуфриенко и прильнул к окну. – Вроде подъезжаем.

Александра тоже посмотрела туда, где вдалеке виднелась каменная, присыпанная песком лестница, ведущая к скалистому возвышению, внутри которого в лучах солнца поблескивал стеклянный прямоугольник, похожий на огромный телевизионный экран.

– Приехали! – воскликнул Онуфриенко, когда микроавтобус остановился, и с радостной улыбкой посмотрел на Александру, хотя ей показалось, что в его взгляде промелькнула беспокойство. – С прибытием всех! – Он первым выскочил наружу и потянулся.

Александра вышла из автобуса последней и с любопытством огляделась вокруг.

– Это граница, – опередил ее вопросы Онуфриенко. – А вон там, – он указал рукой в сторону экрана, – пограничный знак. Единственный хорошо сохранившийся из нескольких, обозначавших границы Ахетатона…

– Столицы царя Эхнатона, – продолжила за него Александра, показывая, что уже неплохо усвоила имена и названия.

– Именно на этой территории начался первый известный в истории эксперимент по введению единобожия и борьбе с многобожием. Здесь же и закончился. После смерти Эхнатона и Нефертити. Первый блин получился комом. А следующий, хорошо прожаренный, испекли иудеи, потом христиане, а через семьсот лет – мусульмане.

– И что мы здесь будем делать? – поинтересовалась Александра, судя по возбужденному лицу Онуфриенко, понимая, они сюда приехали не просто осматривать достопримечательности.

– Будем ждать, пока перестанет работать видеокамера… а потом поднимемся к знаку, – с самым серьезным видом ответил он, перевернул бейсболку козырьком вперед и по дорожке из каменных плит с важным видом направился к Пал Палычу, который неподалеку от них уже доставал треногу из сумки. Движения Сашечки были так неторопливы, а походка так горделива, словно он чувствовал себя режиссером спектакля, которому по определению предстоит стать триумфальным.

Вопросы «при чем тут видеокамера?», «сколько ждать?» и «зачем?» Александра решила не задавать, понимая, что наконец-то начинаются ее настоящие полевые исследования. В прямом смысле этого слова. Поэтому не надо мешать исследуемым. Надо просто смотреть и запоминать. Собственно, ради этого она и приехала в Египет.

– Ты пока посиди в тенечке, – обернувшись, крикнул Сашечка, и помахал ей рукой. – Чайку попей или водички.

Александра расположилась на складном стуле, который притащил услужливый водитель, открыла бутылочку с водой и стала наблюдать за происходящим.