«Итак, перестала работать видеокамера, после чего мы пошли к пограничному знаку… Слева и справа бескрайнее песчаное море с волнами дюн и горками барханов… Ноги по щиколотку проваливаются в мелкий, нежно-золотистый песок… Вдалеке темный стеклянный экран и бесконечная лестница цвета пустыни, ведущая к нему… Потом вдруг ветерок совсем стих и наступила густая… да-да, именно густая тишина, наполненная множеством прежде неразличимых звуков. Казалось, стало слышно, как при каждом шаге песчинки трутся одна об другую. Мы поднимались по бесконечной лестнице, и Сашечка очень за меня беспокоился и даже поддерживал под руку. Когда же прошли половину пути, ветер с разбойничьим посвистом вырвался из засады, хлестнул в лицо песчинками, забивая глаза, нос и рот, сорвал шляпу с головы и начал безжалостно трепать волосы, хватая меня горячими, шершавыми руками, словно стремясь овладеть… Сашечка снова бормотал что-то про знаки… С трудом добрались до стеклянного павильона, защищающего от песка вырубленный в скале рельеф с иероглифами и изображением Эхнатона, Нефертити и Божественного Солнца – Атона. Онуфриенко сказал про божественную триаду… Потом мы встали лицом к рельефу и рассматривали его, пока мне вдруг не показалось, что очертания фигур стали зыбкими, нечеткими и подрагивающими. Я даже потерла рукой глаза. А после… Что же было после? – Александра плотнее завернулась в одеяло, почувствовав озноб. – Чей-то взгляд в спину… Я не хотела оборачиваться, но все равно обернулась и увидела… подрагивающий песчаный столб, напоминающий гигантскую человеческую фигуру, завернутую в сверкающую золотистую накидку. Он завис над ступенями, потом закрутился еще быстрее, двинулся вперед, будто силясь преодолеть невидимую преграду, но, ткнувшись в стекло, отступил, обессиленно осел и сгинул в песке… И тогда мне в голову пришло имя – Онофрис… Онофрис… Онофрис… Будто отдаляющееся эхо прокатилось и исчезло в замершем вокруг пространстве… А я еще попыталась убедить себя в нереальности происходящего и подумала: все, что я сейчас вижу, создано моим воображением… Как вернулась в автобус, не помню… Почувствовала прохладу воды во рту… Открыла глаза и столкнулась с встревоженным взглядом Онуфриенко, который спросил: „Милая, как ты? Видела что-то?“ А я сказала, что, видимо, перегрелась на солнце, но потом спросила, кто такой Онофрис, и… увидела восторг в его глазах. Он ответил, что у Осириса сто имен и это одно из них… Бред!» – она потерла висок пальцами и вдруг услышала негромкие голоса снизу. Прислушалась. Кажется, голос Марины.
– Саша, пойми, я каждое утро встречала рассвет. Каждое утро, как велел мне голос Учителя, собирала в себе как можно больше солнечной энергии. Я на четыре стороны повторяла пространству дело, ради которого пришла. И ничего, Саша, ничего! Как же так?! Я изменила свою жизнь, бросила все материальные привязки, посвятила себя только делу, ради которого живу… и ничего. Она – видит, а я – нет! Почему… она?!
– У нее, Мариночка, дар, – услышала Александра глуховатый голос Онуфриенко.
– Но она идет только через знания, без веры. А дар без веры – проклятье! Она ведь, посмеиваясь, просто изучает нас, как подопытных кроликов, и ей наплевать на наше дело!
– Она – избранная, хотя до сих пор не понимает своего истинного предназначения. А ирония ее – просто неосознанная самозащита. Но ты не должна переживать. В нашем деле каждый играет свою роль, и без тебя, без твоей энергии мне будет трудно… Давай, кстати, отойдем подальше от окон… – Голоса отдалились и слова стали неразборчивы.
«Ну, что ж, избранная так избранная», – подумала Александра…
– А я тебе говорю, она любовница Фомича! Это все знают. Видно же за километр. Он совсем голову потерял. В лице меняется, когда ее видит. Раньше он, сама знаешь, с Анфиской шуры-муры крутил, а теперь с ней… Она и живет здесь бесплатно, и крутит им как хочет. Они вечерами сидят взаперти и квасят! А потом… сама понимаешь… И уезжала она не просто так. Он в те же дни в Хургаду ездил. Все один к одному. Да-а, как говорится, седина в бороду – бес в ребро. Но его-то понять можно – райская птичка, а вот она…
«К египтологам, что ли, переехать, или в гостиницу? – тоскливо подумала Александра, случайно подслушав разговор в коридоре, и пошла к себе в квартиру.
Негромкий стук в дверь отвлек ее от записей. Александра подошла к двери и, едва сдерживая раздражение, спросила:
– Кто там?
– Сань, открой! – услышала она до боли знакомый голос. – Жизненно важно! – Зам настойчиво и бесцеремонно давил на кнопку звонка.
«Убью!» – подумала Александра.
– Что, день, как обычно, начался с похмелья, продлившегося до глубокой ночи? – решила она не церемониться. – Плохо выглядишь.
Зам засопел и удрученно опустил глаза.
– Человек выглядит так, как он прожил жизнь, – скорбным голосом изрек он. – О-о! – заметил загипсованную руку. – Где тебя угораздило? Бандитская пуля или врезала кому?
– Пока еще нет, – честно призналась Александра. – Хотя примитивное желание врезать у меня сейчас доминирует над врожденным гостеприимством.