«Он, конечно, необычный человек, – думала Александра, с любопытством поглядывая в окно машины, везущей ее по вечернему городу в сторону плато Гиза к пирамидам. – И, похоже, изучает меня так же, как и я его. Наивный ловец потоков женского сознания! Женщину не то что изучить – понять невозможно. Потому что женщина – воплощение тайны! – Мысль показалась ей оригинальной, хотя немного феминистической. – Впрочем, что плохого в феминизме? Если есть женщины, которые не умеют управлять мужчинами, пусть дерутся за свои права».
Внезапный порыв ветра прошуршал песчинками по стеклам такси. Потом еще один, сильнее. И еще. Водитель поспешно закрыл окно.
– Хамсин, – обеспокоенно сообщил он пассажирам.
– Хамсин, – повторил Онуфриенко. – Не по сезону, – озадаченно сказал он и повернулся к Александре. – Хамсин не по сезону – это знак!
Заметив недоуменный взгляд Александры, пояснил:
– Мир вокруг нас полон знаков, которые надо уметь читать, чтобы выбрать правильный путь.
– Уже заблудились, Александр? – насмешливо спросила она. – Предупреждаю заранее, на меня не рассчитывайте, у меня географический кретинизм, – решила сыграть в блондинку.
– Главное, не заблудиться в самой себе, – глубокомысленно сказал Онуфриенко, – а с топографией мы справимся. Всегда ношу с собой, – похвастался он, с торжественным видом извлекая компас из кармана.
– Чтобы знать направление на Мекку для совершения намаза? – не преминула пошутить Александра. – Вы, помнится, вчера были даосом? Неужели вы так переменчивы?
– Религии для людей, а не люди для религий, – изрек он очередной афоризм.
«Надо же, какой простой ответ на сложный вопрос», – подумала она.
Ветер стих так же внезапно, как и начался. Такси остановилось на площади, освещенной по периметру яркими фонарями.
– Приехали. Прошу на свободу! – Онуфриенко вылез из машины и с удовольствием потянулся.
Александра последовала его примеру – тоже вышла и тоже потянулась.
– Сломали что-то? – поинтересовался Онуфриенко, привлеченный легким хрустом, который издал ее выгнувшийся позвоночник.
– Не надейтесь, – буркнула она и огляделась.
Они стояли возле небольшого дома, окна которого на первом этаже были превращены в витрины, заставленные сувенирами и манящими разноцветными пузырьками, бутылочками и хрустальными флаконами с ароматическими маслами. Справа, в дальнем конце площади, под фонарем, виднелась опущенная рука черно-белой зебры шлагбаума с сидящим около него военным, слева кафе, из открытых дверей которого доносилась восточная музыка.
– Ну и где же ваши пирамиды? – поинтересовалась она.
– Завтра увидите, – загадочно улыбнулся Онуфриенко.
Таксист, выгрузив багаж у двери магазинчика и получив деньги, весело махнул рукой, резко нажал на газ и скрылся за поворотом, обдав их облаком пыли. Онуфриенко чихнул. Потом еще. И еще раз.
– Простудились? – не преминула поинтересоваться Александра.
– Не надейтесь, – передразнил ее Онуфриенко и с важным видом показал на парфюмерную лавку. – Жить будем здесь!
– Здесь?
– Ага, здесь, – Онуфриенко забарабанил в железные ворота рядом с входной дверью.
– Это гостиница, – на всякий случай поинтересовалась она, – или частные апартаменты?
– А что вам не нравится?
Александра не нашлась что ответить, потому что внутренний антагонизм между возможностью ночевать рядом с парфюмерией и невозможностью продемонстрировать припасенный гардероб еще не был улажен.
– Это такое, я вам скажу, место! – воскликнул Онуфриенко. – Здесь такие люди бывали! У-у-у, – восторженно-уважительно протянул он.
– Духи, пудру, одеколон покупали? – не удержалась она.
– Ну да, ну да, – Онуфриенко недовольно поморщился. – Знаменитые! Великие эзотерики! Сын Кейси, например, знаете такого?
Александра кивнула, хотя сына Кейси не знала и решила впредь быть поаккуратнее с репликами.
Онуфриенко снова постучал в ворота.
– Значится, актеры всякие, – продолжил он. – Ширли Маклейн, к примеру. Писатели известные. Место такое, так сказать, интернациональное, со всего мира люди едут.
– Они что, прямо-таки специально едут жить в парфюмерной лавке? – снова не удержалась Александра, но успокоила себя тем, что еще в машине начала играть роль блондинки, которой прощается все.
Онуфриенко хмыкнул и отошел на дорогу. Задрал голову вверх, видимо, пытаясь по свету в окнах обнаружить признаки жизни в доме.
– Сейчас откроют, – уверенно пообещал он.
И действительно, ворота наконец отворились, и перед ними предстал высокий темноволосый мужчина с радостной улыбкой на лице, не американской, дежурной, а гостеприимной, египетской, отражающей неимоверное счастье от встречи именно с вами, а не с кем-то другим, и с распростертыми объятиями ринулся к гостю.
– О-о-о! – Онуфриенко попытался броситься ему на шею, но в результате разницы в росте, приплюсованной к высоте тротуара, на котором стоял египтянин, обхватил того за талию.
– О-о-о! – Хозяин, подняв полные счастья глаза к ночному небу, нежно поглаживал бритую голову гостя.