– Молодец, девочка! Твоей подруге повезло с тобой. Многие приходят сами по себе. – Морин говорила так, словно совершенно не замечала присутствия Элизабет.
Они поднялись по лестнице.
– Давай даже не будем рассматривать комнату, чтобы потом не вспоминать, – предложила Элизабет.
– Комната – это ерунда, и все остальное тоже ерунда, важно только, чтобы с тобой все было в порядке!
– Ты хочешь, чтобы я передумала? Скажи честно, Эшлинг. Хочешь, чтобы я повернула назад? – (Молчание.) – Ну же, признайся! Ты же именно этого и хочешь, именно про это сейчас думаешь. Скажи мне правду. Ты надеешься, что я сдам назад. Ты рада, что здесь такое отвратительное место и та женщина такая мерзкая и противная… Подумать только, три раза!.. Ты рада, потому что теперь вся затея выглядит еще более гадкой. Ты ведь думаешь, что все это заставит меня пойти на попятную?
– Элизабет, ради бога, прекрати!
– Нет, это ты прекрати! Хватит сидеть тут с чопорным видом, неодобрительно глядя на меня, как раннехристианский мученик, с которым делают что-то нехорошее… Хватит! Скажи мне прямо: ты хочешь, чтобы я отказалась в последнюю минуту и родила ребенка, а потом отдала на усыновление или сама вырастила. Ты ведь этого на самом деле хочешь, верно?
Эшлинг достала из сумки блокнот, села на одну из кроватей и, низко склонившись, начала что-то писать.
Элизабет ходила вокруг кругами:
– Но ты же понимаешь, твои убеждения происходят из Килгаррета. Ты сама говорила, что все живут в тени Церкви. Ты постоянно думаешь о грехах, веришь в души, рай и чистилище. Ну, если у него есть душа, то она отправится в чистилище, а после Судного дня души из чистилища вполне могут попасть в рай. И возможно, мы сумеем его покрестить, пока он еще во мне. Мы ведь про крещение не подумали? Эшлинг, не будь такой бессердечной… Почему ты со мной не разговариваешь? Почему не отвечаешь?
Эшлинг передала ей блокнот.
Элизабет зажмурилась и хохотала, пока из глаз не потекли слезы.
– Ты восхитительна, абсолютно восхитительна! – воскликнула она. – И как я жила без тебя столько лет?
– Не знаю, похоже, за столько лет от тебя мало что осталось, – ответила Эшлинг, и они обе засмеялись.
Эшлинг помнила, что, поднимаясь по ступенькам дома, где жила миссис Норрис, чувствовала себя хуже, чем идя на исповедь после первых «тренировок» с Недом Барреттом. Элизабет сказала, что атмосфера в том месте царила такая же странная, как в их доме, когда мама и отец решили развестись. Эшлинг утверждала, что не молилась, стоя на коленях в прихожей, когда Элизабет поднялась наверх, и что эта лживая старая корова миссис Норрис врет, будто видела, как она заплакала с четками в руках, услышав, что все закончилось. Элизабет возразила, что миссис Норрис наверняка слышала, как Эшлинг молилась, иначе откуда бы ей знать слова «Славься, Святая Царица», ведь она не католичка! И не могла бы придумать молитву, если бы не услышала слов.
Морин извинилась за упоминание о прорезиненных простынях, если оно их испугало. Обычно она хотела просто успокоить людей, и, конечно же, простыни не понадобятся. Все уже закончилось, верно? И все оказалось не так уж страшно, правда? А теперь у Элизабет вся жизнь впереди!
Морин разговаривала с Эшлинг так, словно Элизабет была глухонемой.
А в среду Элизабет чувствовала себя настолько хорошо, что они пошли в кино на фильм про женщину с ребенком, которой приходилось притворяться, что ребенок принадлежал ее сестре. Главную роль играла Бетт Дэвис, и Эшлинг с Элизабет смотрели, как она страдает, глядя на растущую дочь и не имея возможности признаться, что она и есть мать. Фильм назывался «Старая дева» и пробивал на слезу, так что обе девушки сморкались, вытирали глаза и поедали лакричные конфеты горстями, как и положено двум девушкам, которые решили развлечься.
– Никогда бы не подумала, что у нас приключений оказалось больше, чем в кино! – воскликнула Элизабет.
Эшлинг крепко вцепилась ей в руку:
– Да уж, и в голову бы не пришло! Мы обе молодцы!
Когда они вернулись в Кларенс-Гарденс, дом выглядел несколько пыльным и неприветливым. Пришлось открыть окна и впустить свежий воздух.