Зажги свечу

Миссис Мюррей, сидя в противоположном конце, несколько раз улыбнулась. Элизабет подумала, что миссис Мюррей кажется хитрой и жесткой, но, возможно, наслушавшись про нее всякого за неделю, проведенную в Килгаррете, Элизабет просто ожидала увидеть дьявола во плоти. Темно-синий костюм миссис Мюррей словно весь состоял из углов и острых краев: острый отворот на жакете, острые края сумочки, заостренные носы туфель и острые поля шляпки.

Рядом с миссис Мюррей стояла Джоанни, которая приехала домой прошлым вечером. Элизабет решила, что за девять лет Джоанни почти не изменилась: такая же коренастая и так же стоит, широко расставив ноги. Джоанни и Тони были похожи: красивое лицо с веснушками, но Джоанни была интереснее. Она надела белое платье и белое пальто, что Элизабет всегда считала дурным вкусом: где-то в глубинах ее памяти отложилось, что на свадьбу никогда нельзя надевать белое, чтобы ненароком не затмить невесту.

Впрочем, даже если бы Джоанни Мюррей имела подобные намерения, то затмить такую невесту ей бы точно не удалось. При виде Эшлинг все просто в обморок попадают.

Элизабет и сама ахнула, увидев подругу в подвенечном платье. Лучшего платья для невесты и придумать невозможно, а Эшлинг смотрелась в нем так, словно ничего другого в жизни не надевала. Элизабет знала, что тетушка Эйлин позволила Эшлинг потратить на платье столько, сколько вздумается. Когда тетушка Эйлин сама выходила замуж, свадьбу сыграли бедно и уныло и платье взяли напрокат у кузины. Семейство тетушки Эйлин, претендуя на благородные манеры, не имело денег, и вся родня считала ее замужество сплошным разочарованием, поскольку дядюшка Шон не только был гол как сокол, но еще и манерами не отличался, так что бракосочетание провели очень тихо. Что касается свадьбы Морин и Брендана, то, хотя вслух никто ничего подобного не признавал, семейство Дейли твердо взяло подготовку в свои руки и исходило исключительно из того, что лично им нравится и не нравится, а О’Коннорам оставалось лишь молча платить по счетам. На этот раз тетушка Эйлин уперлась, зная, что у нее есть союзник. Эшлинг нисколько не боялась Мюрреев и сделала бы все как надо.

Они вместе съездили в Дублин на автобусе, провели целое утро, разглядывая ткани, а после обеда выбирали фасон. Затем, уже зная, чего хотят, пошли к лучшему модельеру на Графтон-стрит, которая сразу поняла, что эти мать с дочерью не какие-то там деревенские клуши. К тому же они готовы заплатить задаток. Модельер пришла в восторг при виде высокой рыжеволосой девушки с сияющим лицом и вложила в платье всю душу. Никто, кроме Элизабет, не знал, во сколько оно обошлось. Морин назвали одну сумму, дядюшке Шону – другую. Миссис Мюррей ничего не сказали, несмотря на все ее попытки разузнать, где шьют платье и как оно выглядит. Как только Элизабет увидела Эшлинг в свадебном платье, то поняла, что оно стоило своих денег уже только за то впечатление, которое невеста произведет на всех присутствующих. Оно было сшито из плотного белого атласа, а не из сатина, который обычно использовался в Килгаррете. Пышная юбка расходилась широкой волной, из-за чего талия казалась невероятно узкой. Длинные обтягивающие рукава спускались заостренным треугольником с запястья на кисть, делая руки более тонкими, чем они были на самом деле. Мелкие жемчужины украшали V-образный вырез. Атлас смотрелся так роскошно и холодно, что мог бы сойти за мрамор, и любая другая девушка показалась бы мертвенной и бесцветной. Элизабет подумала, что более худую и бледную девушку в таком платье можно было бы принять за куклу, но Эшлинг в нем просто сияла.

Сестра миссис Мориарти играла на органе, и, должно быть, кто-то подал ей знак, потому что орган перестал издавать мягкие рокочущие нотки и внезапно грянул так, что все подпрыгнули и мгновенно оказались на ногах, а быстрее всех Тони, на лице которого остались красные отпечатки ладоней. Он посмотрел на сторону невесты, и тетушка Эйлин и Элизабет ободряюще улыбнулись в ответ. Хмурое выражение на лице Тони перетекло в подобие улыбки, что одновременно умилило и позабавило Элизабет. Имон и Донал проскользнули на скамью О’Конноров, и все пододвинулись, чтобы оставить место для дядюшки Шона, который вел Эшлинг под руку.

Элизабет подумала, что дядюшка Шон выглядел умилительно. Он смотрел прямо перед собой застывшим взглядом, словно шел на казнь, и внимательно следил за выставляемой вперед ногой, как будто она могла убежать от него. Локти он прижал к бокам, словно держал папки с ценными документами, которые ни в коем случае не должны выпасть. Рука Эшлинг, наверное, расплющилась под таким нажимом, но на ее лице ничего не отражалось.