Зажги свечу

– Тони! Да хватит уже про машину! У нас будет собственный дом. Разве не здорово?

Он взял ее за руку:

– Да, там все будет прекрасно, в нашем доме все будет наилучшим образом. Естественно, что некоторые вещи могут быть немного… я имею в виду, не все складывается идеально… когда путешествуешь за границей… но в нашем доме… в нашем доме все должно быть как нельзя лучше… – Тони смутился и покраснел, на лице одна гримаса сменяла другую: он то хмурился, то выглядел беспомощным, как ребенок.

Эшлинг намеренно сделала вид, что не поняла намеков:

– Разумеется, все будет как нельзя лучше, когда мы будем есть нормальную еду. Вообще-то, мы не давали клятву есть итальянскую кухню, пока смерть не разлучит нас, или жить в постоянном шуме и гаме заполненных машинами улиц. Мы ведь мечтали о жизни в Килгаррете. И там все будет замечательно. Мы ведь оба это знаем, верно?

Однако Тони уже решился и был твердо намерен идти до конца.

– Нет, – прошептал он, – я про другое. Про то самое. Про постель… С ней тоже все будет в лучшем виде, когда мы устроимся в нашем собственном доме. Понимаешь?

– Ты про то, что мы все еще не сделали это как следует? – совершенно легкомысленным тоном спросила Эшлинг. – Мне кажется, поначалу у всех получается не совсем так, как надо, просто нужно потренироваться. Всем ведь приходится учиться играть в теннис и ездить на велосипеде. Научить-то нас некому. У всех точно так же. Поэтому все с жаром притворяются, будто и так все знают, по наитию. Спорим, через пару недель мы освоим это не хуже любой другой пары и тогда будем делать вид, что ничего такого тут нет.

– Эшлинг, ты невероятная! – сказал он.

– Но ведь так оно и есть, верно? Вполне логичное объяснение, – ответила Эшлинг, и они закрыли тему, переключившись на мать Тони и как бы сделать так, чтобы она не завела привычку постоянно являться к ним в новый дом.

Потом они замолчали, и Тони уставился прямо перед собой. Эшлинг смотрела в иллюминатор и размышляла, считает ли Тони, что вечерами по-прежнему может выпивать в баре без нее, как делал до свадьбы, а иногда ходить вместе с ней в кино. И если так, то что она, по его мнению, должна делать – сидеть одна дома и ждать его? Что ей делать дома одной, черт побери?! Успокойся, сказала она себе, нет смысла переживать о чем-то, что еще не случилось, и не факт, что случится. Подумай о чем-нибудь другом.

Глядя на облака, Эшлинг вспомнила, как спрашивала Элизабет, каково заниматься сексом. Бедняжка Элизабет была сама не своя из-за аборта и всего остального, и Эшлинг мало чем могла ей помочь, но Элизабет ничего не говорила о том, что секс требовал длительного обучения. Из ее слов создавалось впечатление, что все как-то само собой происходит. Впрочем, она, конечно же, души не чает в Джонни и не стала бы признавать, что ему тоже пришлось учиться, как и всем остальным. А может быть, Джонни уже потренировался на других. Ну разумеется, вот почему для них все было просто! А Морин с Бренданом Дейли, наверное, учились годами. Удивительно, что у них так быстро получился Брендан-младший. Прямо невероятно быстро. Видимо, что-то случайно пошло не так.

Эшлинг пожала плечами. Похоже, в каждом браке есть свои тайны. Она ведь никому не расскажет про ту кошмарную ночь в Дублине с мертвецки пьяным Тони, какими идиотами они тогда выглядели перед портье в отеле «Шелбурн». И про то, как Тони плакал и она сама плакала в отеле «Сан-Мартино» в Риме. Про такое никому не болтают. Точно так же все молчат про тот случай, когда папаня ударил Имона во время воскресного ланча, а маманя стояла с ножом, чтобы они не бросились друг на друга. Это стало таким потрясением для всех, что никто никогда не упоминал об этом и даже не думал.