Зажги свечу

Эшлинг истерически хихикнула и подумала, что они, должно быть, выглядят как актеры в старых фильмах на ускоренной перемотке, когда полицейский и грабители судорожно бегают туда-сюда.

– Маманя, в гостиной чисто! – крикнула Эшлинг.

– Что-то я не слышала пылесос! – отозвалась маманя.

Они справились за полтора часа. Маманя распахнула все окна, чтобы проветрить дом.

– Мы же воспаление легких заработаем! – пожаловалась Эшлинг.

– Лучше воспаление, чем дифтерия от всей той грязи, которая здесь накопилась!

Мусорные ведра были заполнены, полы вымыты. Маманя оставила пять кастрюль отмокать в мыльной воде, наказав, чтобы через несколько часов Эшлинг их хорошенько вычистила, потом открыла дверь в спальню и тут же с грохотом захлопнула обратно.

– У тебя есть пара часов до возвращения мужа домой. Приберись там как следует, поменяй постельное белье и аккуратно заправь постель. Я вернусь во второй половине дня – и в доме должен быть идеальный порядок! Если хочешь, открой в спальне окна, прежде чем отвезти меня домой, чтобы немного там проветрить.

– Маманя, ты собираешься вернуться? – испуганно спросила Эшлинг.

– Разумеется! Ты ведь пригласила меня на чашку чаю и, кажется, даже не заметила, что до чая дело не дошло. Поэтому я вернусь. И я не собираюсь пить чай из грязного чайника! Мне на свадьбу серебряных чайничков не подарили, иначе они были бы начищены до блеска.

– Маманя, Тони может не быть дома и после ланча. Боюсь, ты не понимаешь, как далеко все зашло…

– Боюсь, это ты не понимаешь, как далеко все зашло! – мрачно ответила маманя, надевая пальто.

* * *

Тони явился в полдень в совершенно жутком виде. Помятый костюм покрывали пятна, словно от попавшей на него рвоты, которую кое-как счистили. Глаза опухли и покраснели. Из-за сквозняков из открытых окон запах алкоголя от него ощущался через всю комнату.

– С Новым годом! – произнесла Эшлинг.

– Боже, я так и знал, что ты будешь тут сидеть, чтобы прочитать мне нотацию! – воскликнул он.

– Нет, я всего лишь поздравила тебя с Новым годом. И я навела в доме порядок. Ты заметил?

Тони подозрительно огляделся.

– Да-да, прекрасно, – неуверенно сказал он. – Ты хорошо поработала. Я бы тебе помог…

– Ничего, я и так справилась. И посмотри-ка сюда. – Она завела его на кухню. – Все блестит и сияет, правда?

– Да, здорово, – занервничал Тони.

– А теперь загляни в спальню, там тоже чистота и порядок.

– Эш, ты как следует постаралась. К нам что, гости придут? – внезапно спросил он.

– Во второй половине дня маманя может зайти на часик, вот и все.

– Ясно… Ну, очень хорошо. Меня, наверное, не будет. Шей с парой ребят…

– Тони, я бы хотела, чтобы ты остался дома.

– Да в чем дело? Что происходит, в конце концов? Судилище? Тони проведут перед О’Коннорами и будут судить? Такие у тебя планы?

– За что судить-то, Тони?

– Не знаю, тебе виднее.

– Нет, это тебе виднее. Я про суд ничего не говорила. Я всего лишь сказала, что хотела бы, чтобы ты был дома, когда моя маманя придет на чай, вот и все.

– Она сто лет к нам не заглядывала, с чего бы мне быть у нее на побегушках?

– Во-первых, она сильно болела, а во-вторых, она уже приходила сюда утром.

Глаза Тони сузились.

– Уже приходила? Ты сказала ей, где я был?

– Тони, как я могла что-то сказать, если не знала и до сих пор не знаю, где ты был?

– Я ходил в гостиницу на вечеринку, а потом ехать домой не имело смысла, и некоторые из нас остались там.

– Ясно.

– Так ведь Новый год же… чем не повод отпраздновать?

– О да, я знаю. Слышала, как звонили колокола собора Христа в Дублине, по радио передавали в полночь. Очень здорово. Я подумала, что праздник удался на славу.

– Эш… я… но ты ведь терпеть не можешь толпы народа… послушай, я виноват, я готов искупить…

– Отлично, тогда будь здесь к чаю. Часа в четыре дня.

– Нет, так нечестно! Ты нарочно загнала меня в угол. Хватит, я уже договорился, мне нужно идти. Чистая рубашка есть?

– Целых девять чистых рубашек.

– В смысле, целых девять? Что за намеки?

– Ты меня спросил, я ответила. Из прачечной приходят каждую среду. Я даю ему семь рубашек, он отдает мне семь рубашек – вот так оно и работает. Деньги творят чудеса, как говорится.

– Эш, да что с тобой? У тебя есть все, что пожелаешь. Почему ты вечно всем недовольна?

– Не знаю. Правда не знаю. Наверное, характер у меня такой.

– Ты сейчас издеваешься, да? Язвишь.

– Маманя плохо себя чувствует, она ужасно выглядит. Я хочу вернуться на работу в лавку, чтобы помочь на какое-то время.

– Так вот из-за чего ты на меня нападаешь? Я против! Я не хочу, чтобы моя жена снова работала в лавке родителей.

– А я не хочу, чтобы мой муж напивался в стельку и валялся пьяный по городу, выставляя нас обоих полными придурками. Я не хочу жить здесь одна, словно вдова. У твоей матери общения больше, чем у меня. Тони Мюррей, есть куча всего, чего я не хочу, но мирюсь с этим.

– Нет, вот тут я буду стоять на своем! Я женатый мужчина, и для меня будет унизительно, если жена снова начнет работать. Из глупого ослиного упрямства!

Эшлинг встала: