Зажги свечу

– Ты там так редко показываешься, а если и приходишь, то для того, чтобы взять пятьдесят фунтов. Когда они видят тебя, то говорят: «А вот и мистер Тони, ему деньги нужны». Я своими ушами слышала.

– Ты хочешь сказать, что я пренебрегаю своими обязанностями?

– Да заткнись ты уже и иди спать!

– Так ты имеешь в виду…

Эшлинг встала с дивана и принялась собирать с него одеяла:

– Если ты не дашь мне спать здесь, то я уйду в другую комнату, пропусти меня.

– А ну вернись! Вернись в кровать, где тебе и положено быть! Слышишь меня?

– Ох, Тони, не сегодня. Сегодня я этого не вынесу.

Он смотрел на нее горящими от ярости глазами:

– Чего не вынесешь?

– Не заставляй меня произносить это вслух. Я не хочу сегодня пробовать. Пожалуйста, Тони, пропусти меня.

– Ах ты, мерзавка!

Его рука двигалась так быстро, что Эшлинг ее не заметила, и удар в челюсть застал ее врасплох. Боль и обида пронзили все тело. Тони снова ударил, еще сильнее. Она почувствовала вкус крови во рту, как та течет по подбородку и капает на ночную рубашку. Эшлинг прикоснулась к лицу и в полном недоумении уставилась на испачканную кровью руку.

– Эш! О господи! Эш, прости!

Эшлинг медленно вернулась в комнату и посмотрела на свое лицо в зеркале. Похоже, у нее рассечена губа, а еще зуб шатается. Видимо, отсюда и кровотечение.

– Да чтоб мне сдохнуть… Эш, я не хотел! Я не знаю, как оно получилось… Эш, ты в порядке? Дай мне посмотреть… О господи! – (Она молчала.) – Что мне делать? Вызвать доктора? Эш, прости, пожалуйста! Скажи, что делать, и я это сделаю. Все, что угодно, сделаю…

Кровь продолжала капать на подол ночной рубашки.

– Эш, да что же ты сидишь… Надо что-то делать! Давай я позвоню кому-нибудь?

Эшлинг медленно встала и подошла к нему:

– Иди в другую комнату и ложись спать. Давай. Вот тебе одеяла.

Он не желал уходить:

– Эш, мне так стыдно! Я не хотел, я ни за что на свете не ударил бы тебя, ты же знаешь…

Она сунула ему одеяла, и он пристыженно удалился. Эшлинг неторопливо, но четко сознавая, что делает, достала чемодан и принялась собирать вещи. Она обернула вокруг шеи полотенце, чтобы капающая с губы кровь не запачкала все вокруг. Точными движениями аккуратно уложила зимнюю одежду и обувь. Нижнее белье и украшения. Сняла с руки кольца и оставила их на видном месте на туалетном столике. Достала второй чемодан, упаковала в него два одеяла и две простыни. Собрала письма и фотографии и тоже сложила в чемодан.

Через час она решила, что уже достаточно безопасно открыть дверь спальни… Из гостевой комнаты доносилось тяжелое дыхание Тони. Он разбил ей губу, но при этом спокойно спал… Эшлинг собрала по дому всякие мелочи: серебряную сахарницу, которую подарила маманя, чашку и блюдце с гигантскими розами, которые Пегги прислала в качестве свадебного подарка.

Она написала Тони очень короткую записку: поехала в больницу, чтобы зашить губу, скажет врачу, что просто упала. А потом она уедет на своей машине и больше не вернется. Нет смысла спрашивать членов семьи, где она, так как они не будут знать. Мамане она написала длинное письмо и сказала, что испробовала все возможные способы, высказала всем свое мнение, но все думают, что невозможно перевести стрелки на часах назад, поэтому она и вовсе отказывается от часов. Ей все равно, какую историю придумает маманя, чтобы ее прикрыть, пусть скажет что угодно: заболела, нашла новую работу, поехала в гости к подруге… Однако, возможно, лучше всего будет честно признать: Эшлинг больше не в состоянии жить вместе с Тони и поэтому ушла от него. Тогда никто не будет ломать себе голову и задаваться ненужными вопросами. Все будет ясно. Она написала мамане и про разбитую губу.

Я тебе это рассказываю только для того, чтобы ты знала: я не просто вбила себе в голову какую-то чушь и эгоистично пожелала для себя лучшей жизни. И я тоже знаю: в этом городе есть женщины, которых бьют мужья, как и в любом другом городе. Но я никогда не стану одной из них. Ни за что! И никогда в жизни я не была настроена более решительно.

Она пообещала мамане позвонить через пару дней, и со стороны мамани самой большой помощью будет не пытаться организовать примирение, так как оно невозможно. Только если Этель Мюррей начнет настаивать и создавать проблемы, тогда можно ей рассказать про избиение. В противном случае лучше не разрушать остатки ее иллюзий.

На губу понадобилось наложить всего один шов, что и сделал молодой хирург, которого Эшлинг впервые видела.

– Вы студент? – спросила она.

– Нет! – удивился он.