Зажги свечу

Эшлинг лихорадочно соображала, как исправить ситуацию.

– Да, точно, не пригласили. Нам пришлось ограничить число гостей. Впрочем, ты ничего не потерял.

– Элизабет была в восторге.

– Да, я тоже, честно говоря, была в восторге, сама свадьба прошла великолепно. Вот только брак получился ни к черту.

– Ладно, оставим эту тему. Посмотри, какое плетеное кресло-качалка. Сможешь привести его в порядок? И бросить пару забавных подушек? Будет отлично смотреться возле окна, будешь там сидеть и наблюдать, как внизу кипит городская жизнь.

– Как-то глупо покупать то, что дома и так гниет…

– Ладно, тогда давай я отвезу тебя обратно в Килгаррет на фургоне, мы его заполним подержанной мебелью и вернемся. Так пойдет?

– Ну что за ерунду ты несешь! Давай уже просто купим эту дурацкую штуку!

Когда они вернулись в квартиру Эшлинг, Джонни пыхтел позади нее под весом стола и сервировочного столика на колесах.

– Если бы магнат видел, как ты тащишь все это вверх по лестнице, его бы удар хватил, – сказал Джонни.

– Если бы магнат увидел меня сейчас, он, скорее всего, с трудом вспомнил бы мое имя. Полагаю, он недолго продержался трезвым…

* * *

Пять недель подряд Эшлинг писала мамане по одному длинному посланию в неделю, на многих страницах перечисляя все причины, почему она не может начать все сначала и почему несправедливо ожидать от нее сделать что-то только ради общественного мнения. Маманя присылала в ответ эмоциональные письма, объясняя, что общественное мнение ее меньше всего волнует. Если бы она хотела произвести впечатление на обитателей Килгаррета, то запретила бы Имону связываться с той компанией, которая живет у черта на куличках, и заставила бы Эшлинг учиться как следует и поступить в университет, а еще красила бы дом каждые пять лет. Ничего подобного она не сделала, так как ее не волнует показуха. На самом деле она хотела бы, чтобы Эшлинг поняла, что нарушила обещание, данное другому человеку, и что тот, другой человек старается изо всех сил, а все, что требуется от Эшлинг, – это сделать шаг ему навстречу или хотя бы полшага.

Потом пришло письмо с сообщением, что Этель Мюррей положили в больницу из-за высокого давления, стресса и нервного перенапряжения.

Затем маманя написала, что Тони снова запил, продержавшись три с половиной недели. То, что его письма к Эшлинг возвращались обратно невскрытыми, и так не радовало, но последней каплей стал звонок от Джимми Фаррелли с предложением обсудить некое соглашение по выплатам для Эшлинг.

Потом маманя сообщила, что Этель Мюррей чувствует себя лучше, уже может садиться в постели и на щеки постепенно возвращается румянец, но ей нельзя говорить про новый срыв Тони, пока она не окрепнет.

А однажды пришло письмо в конверте с напечатанным адресом, и Эшлинг открыла его, решив, что оно от адвоката.

Оказалось, письмо от Тони.

Эш, пожалуйста, умоляю, вернись! Я только теперь понимаю, каково тебе пришлось. Я поеду в клинику и вылечусь от выпивки по-настоящему. Я даже поеду в больницу в Дублин или в Лондон, пусть они меня осмотрят где хотят и выяснят, почему я не могу заниматься сексом. Я буду возить тебя на работу и с работы каждый день, куплю новый проигрыватель, который ты когда-то просила. Если ты не вернешься, то я убью себя, и до конца своих дней ты будешь знать, что могла бы не допустить этого.

Я люблю тебя и понимаю, что был ужасным мужем, но теперь все закончилось, и что бы там ни было, а ты все еще моя жена. И если ты скоро вернешься домой, то все будет лучше, чем когда-либо.

Целую,

Тони