Зажигая звезды

Мы заходим к ней домой и почти сразу ложимся в постель, потому что оба слишком устали за этот день. Гортензии, все еще стоящие в ведре посередине комнаты, смотрят на нас.

— Они очень красивые, — тихо произносит Бель. — Спасибо. — Она прижимается к моему боку, кладя голову на плечо.

Я рисую непроизвольные узоры на ее руке, и, черт возьми, эта гладкая кожа заставляет меня испытывать тактильный оргазм.

— Что тебя тревожит? — решаюсь спросить я. Мы всегда говорили в наших отношениях. И в единственный раз, когда я решил пренебречь ее мнением, все пошло крахом.

— Ты все еще телепат?

— Это дар. Говори. — Я подталкиваю ее рукой в поясницу.

Пару минут Бель молчит, скользя своей рукой то вниз, то вверх по моему торсу. Видно, что она не уверена в том, что хочет сказать.

— Оливия и Марк. Их скоро отдадут в семью, — произносит она так тихо, что на секунду мне кажется, что я не расслышал.

У меня во рту пересыхает, когда разум пытается переварить сказанное.

Должен ли я быть счастлив за них? Да. И где-то глубоко в душе это действительно так. Но сейчас на поверхность всплывает то, в чем я никогда не признавался и не говорил вслух. Я хочу этих детей.

— Ты рада? — спрашиваю я сквозь кислоту разочарования.

— Не знаю. Это эгоистично — не радоваться за них всем сердцем? — Бель приподнимается, смотря на меня полными слез глазами.

— Тогда я тоже эгоист. — Я провожу подушечкой большого пальца под ее глазами. Она наклоняется к моему прикосновению, прикрывая дрожащие веки. Мое сердце все еще слабо ее слезам. — Их невозможно было не полюбить.

Бель кивает мне в ответ и ложится обратно. Некоторое время мы лежим молча, и, как мне кажется, думаем об одном и том же.

— Спи, мы со всем справимся. Обещаю.

Мне нужно сделать ее счастливой. Необходимо заставить карму работать на нас.

***

Дом детства и юности встречает меня тишиной, до боли знакомым интерьером и запахом чистящих средств. Я не понимаю, как жил здесь столько лет почти один, сходя с ума из-за тоски по маме. Все в этом доме осталось неизменным: светлый кафель, кухня в стиле прованс, подушки в голубых незабудках. Ничего не изменилось, кроме двух людей, которые стали друг другу чужими.

— Папа? — На этот раз я не утруждаю себя стуком, хватит этого делового стиля общения.

Его кабинет теперь выглядит иначе: неудобный диван заменен ортопедической кроватью с кучей медицинских приспособлений. Я не знаю, спит ли он вообще в своей спальне или постоянно находится здесь. Его личная медсестра живет в нашем доме на первом этаже на случай чрезвычайных ситуаций. Я настоял на этом несколько лет назад, понимая, что не смогу добраться до Бристоля в кратчайшие сроки, чтобы помочь. Папа до сих пор ворчит при каждом удобном случае, что он абсолютно здоров и ему никто не нужен.

— Привет, — отвечает отец, сидя за своим столом и сортируя таблетки. Он выглядит неплохо, и это меня радует. В руках сохраняется дрожь, которая, наверное, уже никогда не уйдет, но лицо выглядит спокойным и расслабленным.

— Ты не удивлен. Я настолько предсказуем?

— Мы выиграли тендер, — не отрывая взгляда от таблеток, произносит он.

— Это я и хотел тебе сообщить.

— С каких пор это нельзя сообщить по телефону? Садись и расскажи мне истинную причину своего визита. — Наконец-то папа фокусирует свой взгляд на мне. На его лице играет такое странное выражение, словно он скрывает ликование от какой-то победы. Морщинки вокруг глаз становятся намного глубже.

Почему мне кажется, что он знает, зачем я здесь?

Я сажусь напротив него, кладя сплетенные в замок руки на стол. Перебирая в голове мысли, не могу найти нужной фразы, чтобы начать диалог. Папа смотрит на меня все тем же взглядом, сбивая с толку.

Сделав глубокий вдох, я твердо произношу:

— Прости меня, папа. Я очень тебя люблю.

Он сводит свои брови, отчего на лбу вырисовывается точно такая же морщинка, как у меня, которую так любит разглаживать Бель. Интересно, делала ли мама так же?

— Почему ты извиняешься, сынок?

— Потому что я был слишком слеп все эти годы и не понимал того, что ты делал для меня. Не хотел видеть, что тебе тоже одиноко и больно. Легче было тонуть в собственной ненависти к себе. Грубить тебе. Принижать твои заслуги. Не гов…

— Прекрати, — отрезает он. — Ты был ребенком, подростком. Я тот взрослый, который должен был заботиться о тебе, а не наоборот. Мы оба пренебрегли друг другом. Я не могу претендовать на звание отца десятилетия, но хочу, чтобы ты знал: единственное важное, что осталось в моей жизни — ты. Возможно, тебе кажется, что для меня имеет огромную роль наша компания, но нет. Мне просто нужно было построить настолько крепкий фундамент, чтобы, не имея двух родителей, ты все равно крепко стоял на ногах. И нет, я не сомневаюсь, что ты и сам бы многого добился. Это видно по тому, как компания процветает и выходит на новый уровень с тобой во главе. — Он прерывается, делая глоток воды. — Мы похожи больше, чем ты думаешь. Оба позволяем нашим страхам брать власть. Оба слишком долго живем прошлым. И оба… слишком сильно любим молча.

Я медленно киваю, пытаясь выровнять сердцебиение.