Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир (СИ)

А когда Савин открывал рот с белоснежными зубками, к его ногам валились все остальные. Молодой человек был далеко неглупым и эрудированным, остроумным и блестящим рассказчиком, говорил почти на всех европейских языках. Он легко сходился с людьми и чувствовал себя запросто в любом обществе. К тому же он обладал силой гипнотического внушения, необыкновенной дерзостью, хладнокровием и умением выпутываться из самых безнадёжных ситуаций.

Поэтому Савину удавались невероятные афёры Ему выпала сомнительная слава войти в первую сотню выдающихся аферистов мира. Часто он увлекался и жульничал не ради денег, а из любви к искусству мошенничества.

В итоге капиталов не нажил и умер на чужбине нищим и одиноким.

Николай Герасимович родился в богатой помещичьей семье из Боровского уезда Калужской губернии. Отец души в нём не чаял и не знал, чем побаловать. Впрочем, он дал сыну и прекрасное домашнее образование. В 20 лет юноша отправился покорять северную столицу.

По тогдашней традиции дорога дворянских недорослей лежала в гвардию. Савин стал корнетом (младшим офицером) в гвардейской кавалерии. Служба требовала немалых расходов на экипировку и представительство. Савин быстро промотал выделенные папашей немалые средства и залез в долги. Чтобы их покрыть, пошёл на мошенничество. Оно вскрылось, и ему пришлось распрощаться с престижной службой.

Савин превратился в отставного корнета. Вскоре отец умер, и оставил ему богатое наследство. Молодой человек окунулся в разгульную столичную жизнь. Балы, рестораны, любовницы, «начиная от увлекательных француженок и кончая смуглыми негритянками» (так писали газеты), потянулись нескончаемой чередой. Женщины получали от него царские подарки: экипажи с лошадьми в дорогой сбруе, загородные виллы и роскошные дома в городе. Одна даже заработала целое имение.

Когда деньги кончались, Савин переходил на содержание богатых старух. У него был широкий круг знакомств — от люмпенов до бомонда. Неудивительно, что Савин и Николай Константинович нашли друг друга.

Лиса и виноград

Савин, бывший офицер Никиного лейб-гвардии Волынского полка, подсел к Фанни в ресторане. Она ожидала великого князя, а корнет составил ей компанию и одновременно защиту от назойливых поклонников. Николай Константинович по достоинству оценил джентльменский поступок Савина, с которым раньше он только раскланивался. Ники попросил корнета остаться с ними.

Так они познакомились.

За обильной выпивкой языки у мужчин развязались. Речь зашла о политике и самодержавии, в частности. Корнет признался в антипатии к императору и вообще Романовым.

«Великий князь Николай распалился и поддакивал, — пишет Михаил Греческий. — Надобно, дескать, вывести на чистую воду их всех! Их порочность! Жестокость! Бесчеловечность, наконец! И — да, что есть, то есть — незаконный захват власти! Разоблачить само, наконец, самодержавие! Долой, одним словом!

Фанни Лир.

Фанни не вмешивалась. Слушала она с любопытством и смехом, а по временам с лёгким испугом.

Осоловев от вина, с пьяной яростью, Ники схватил карту блюд и на обороте нацарапал:

«Будь проклята, кровавая династья!

Уж близится кончина самовластья!»

Затем великий князь перечел экспромт намеренно громко, так, что слышала публика за соседними столиками.

— Стало быть, стишки пишите, ваше высочество, — коварно заметил херувим. — Стишки, и только-то!

— Почему это — «и только то!», — обиделся великий князь. — И вовсе даже не только! Я готов заняться делом. Самодержавие давно пора упразднить. России требуется демократическое устройство.

И тут Ники для пущей важности принялся перечислять свои знакомства среди, как он выразился, «людей, готовых на всё». От одних только фамилий Никиных так называемых «друзей» у полицейского начальства, не говоря о папа и дяде, волосы встали бы дыбом.

— Вы правы, ваше высочество, — поддакнул Савин, — это настоящие люди. А с нашими дряхлыми старцами мы погибнем. И я, ежели ваше императорское высочество пожелает, могу свести вас также с готовыми на всё людьми. Они действительно готовы действовать. И меры у них самые крайние.

— Террор? — с изумлением просил Ники. С него даже хмель слетел.

Савин почуял, что великий князь загорелся. Ники пустился в расспросы. Каков у них план действий, какие сроки прочее.

— Спросите у этих людей сами, — отвечал Савин.

На том ужин и кончился, и новые знакомые расстались».

Был ли в действительности такой разговор? Да ещё в ресторане? Среди любопытной публики, не спускавшей глаз с великого князя, красавицы Фанни и корнета-херувима?

Это фантастично. Во всяком случае, в опубликованных в последнее время источниках нет прямых доказательств того, что великий князь Николай Константинович сочувствовал революционерам и желал свержения монархии. Тем не менее, нельзя исключать и того, что факты были, да о них предпочли умолчать в сохранившихся документах.

Коготку увязть — всей птичке пропасть

Ники Савин понравился. Они стали приятелями. Встречались чаще всего за бутылками и в обществе Фанни.