Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир

Прошло несколько дней. Великие князь с княгиней не знали, что и думать. Конец сомнениям положил дворцовый лакей, некто Жердынин. Представши перед великим князем Константином, он не без смущения сообщил следующее. Третьего дня вечером лакей находился за дверьми гостиной меж столовой и рабочим кабинетом его высочества. Все двери были приоткрыты. В щель Жердынин видел, как из кабинета проследовал через гостиную в столовую его высочество Константин Николаевич, а его высочество Николай Константинович, замешкавшись в кабинете, подошёл к письменному столу и взял карандаш в золотом футляре с большим рубином на наконечнике.

Великий князь Константин немедленно пошёл проверить. Карандаш в самом деле о стола исчез.

«Лиха беда начало» — весело объявил Ники Фанни, поднося ей Августову чашку и карандаш с рубином».

Какими же мотивами руководствовался великий князь, совершая преступления? Ответ даётся такой:

«Впрочем, великий князь Николай Константинович вором себя не считал. Напротив даже, он считал себя честным человеком, равным прочим людям, хотя, быть может, несколько ровней. Великокняжеский титул носит, как-никак, не всякий. Посему, допускал Ники, позволяются ему, великому князю, некоторые слабости. Он может и нарушить, впрочем, самую разве что малость, нравственные заповеди. А дама сердца Ники любит, в отличие от прочих. Прочие и вовсе ненавидят его, и первая — его собственная матушка.

«Вот же ведь как, — с усмешкой говорил он себе, — когда я завоевал Хиву, Фанни презирала мои лавры, а когда украл безделушку, она восхищается и считает меня героем».

Соперничество Савина и Ники набирало обороты. Один добывал деньги для дамы афёрами, а другой тащил, что плохо лежало. Иногда на великого князя накатывали волны ревности. В один из таких приступов он написал Фанни письмо:

«Сударыня, во имя всего святого заклинаю Вас покинуть моё жилище и не оскорблять его достойные стены своим недостойным присутствием. Вам есть куда и к кому ехать. Постарайтесь там быть более достойной или менее недостойной — как Вам угодно. Иначе говоря, быть такой, какой не были Вы со мной. Это моя последняя к Вам просьба. Надеюсь, в ней Вы мне не откажете. Не могу явиться лично засвидетельствовать Вам почтение, ибо такового более к Вам не имею, посему посылаю вместо себя письмо. Примите и проч.».

Какова была реакция дамы сердца неизвестно.

Как украсть миллион

Четверть века спустя после описываемых здесь событий за один рубль давали 0,51 доллара США. На обработке льна рабочий в среднем получал ежемесячно 12 рублей, хлопка — 14, в пищевой промышленности — 15, горнодобывающей — 17, бумажном производстве — 18, химической промышленности — 21, металлообработке — 28.

Основные продукты питания в Московской губернии стоили: пуд ржаного хлеба — 80 коп.; пуд конопляного масла — 8 руб.; мера крупы гречневой (24,26 литра) — 1 руб. 80 коп.; фунт говядины — 14 коп. (5 руб. 40 коп. за пуд); пуд сала топлёного 9 руб. 60 коп.; пуд соли — 80 коп.; фунт сахара — 28 коп.

В середине 70-х гг. XIX века тарифы и цены были ещё ниже.

На миллион рублей, обещанный Николаем Константиновичем террористке Соне, в течение года могли бы безбедно существовать пять-шесть тысяч рабочих с семьями. Но великий князь захотел помочь свержению самодержавию. А как он будет жить при новом строе и сохранит ли голову на плечах, об этом Ники не задумывался.

Тем временем над ним сгущались тучи. После бракосочетания великой княжны Марии Александровны и герцога Эдинбургского, красочно описанного Фанни Лир, мать Ники обнаружила пропажу изумрудных серёг.

Великая княгиня Александра Иосифовна нисколько не сомневалась, что это дело рук её сына. Она пожелала с ним объясниться. Но Ники передал через посланного, что болен и никого не может принять. Даже мать.

Дальнейшее описывает Михаил Греческий:

«Это было неправдой. Кое кого, маясь в тот день животом, его высочество всё же изволил принять.

Принял он Фанни и корнета Савина. Фанни он преподнёс матушкины изумрудные серьги. Фанни обомлела: к двум изумрудам-кабошонам (отшлифованных в виде полусферы — авт.) в брильянтовых венчиках прикреплялись два изумруда-маркиза (ограненных овально — авт.), также в брильянтовых венчиках. Фанни тотчас же серьги надела. Как жаль, что не придётся в них щеголять на людях. Обвинят, неровен час, в воровстве.

Фанни бросилась щедрому дарителю на шею, но корнет охладил пыл влюблённых.

— У Фанни в ушах, — сказал он, эти камешки не принесут нам ни копейки. А ведь ваше высочество обещал на дело революции миллион.

— Пустяки, — беспечно отозвался великий князь. — Продам медали. Тем более, что Фанни они не нравятся. Я их давеча как раз собирался отнести ювелирам, да всё недосуг».

Как известно, о медалях Фанни Лир написала так: «…однажды вздумал продать всю свою коллекцию золотых медалей, драгоценных по семейным воспоминаниям, за целое столетие. Как я его ни стыдила, он всё-таки продал их за 3000 рублей, чтобы купить картину, приписанную кисти Карло Дольчи».