Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Есть черные слепцы глухие,
Не чующие клекот слов.
И не для них поет стихия,
И сумрак звездный им не нов.

Как рыб, пестреющие тряпки

На берегах удят витрин.
И ни одним созвездьем зябким
Их не стегнет палач зари.

И вечный, вечно непроглядный

Сосет их веки черный яд.
И не для них миров гирлянды
В колоннах синей мглы горят.

Их ненавидеть, – слишком это

И благородно, и не то.
Есть меч иной в очах поэта.
Из отвращенья вылит он.

146

В мыле снега конь земной.
День гусаром слез у рощи.
Трубку-месяц он звездой
Раскурил и брови сморщил.

Это я к тебе приехал,

Расфуфыренная мгла,
Чтоб звездами капли смеха
Ты в зрачки мои влила.

Конь мой фыркает метелью,

Ржет столбами всех дорог..
Дай безумие веселью,
Замети ухабы строк.

147

Огонь, как женщин, струны трогал.
И в девственных степях прелюдий
Жирафами столетий – дым.
И с Мефистофелем и с богом
Писали договоры люди
Чернилом крови золотым.

В глубоком сердце, как в подвале,

Вино седело и струю –
Сквозь пробку черепа зловеще.
И дух – за молодость вторую,
И первородство продавали
За красные живые щи.

Как меч в ножны, в веках соитье.

И кровь по лезвию стекала,
Иная, белая, слюна
Того огня, что хмель похитил
Хлопушкой звучного бокала
В стекле небесного окна.

148

Бродит шагами большими,
Кружит, и гонит, и бьет…
Ветер с листвою – шимми,
Ветер с листвою – фокстрот.

Ночку трясет, как осину.

Звезды листвою в траву…
Вот, когда песню я выну,
Бурею слов зареву.

Лезвие строчек негладко,

Полон зазубрин металл.
Если засел под лопаткой,
Значит, пиши, что пропал.

Ходит шагами большими,

Гонит закаты и строг…
Ветер с листвою – шимми,
Ветер с листвою – фокстрот.

149

Машинам не нужен ты боле,
Столетия мучил и ныл.
Уж звезды – длиннейшие роли
Без будки суфлерской луны.

И любят быстрей, экономней…

В смолистые щели спешат.
А то, эту музыку помнишь, –
Про тело забыла душа.

Один лишь не хочет сдаваться,

Безумец упрямый один.
Поэтом зовут его вкратце
Подробнее – свиток в груди.

150

Ее, быть может, из Нью-Йорка
Везли в Москву 15 дней.
Дымя паршивою махоркой,
Задумывался князь над ней.

В застенках фабрики бумажной

В чанах с горючей кислотой
Ее ласкали не однажды
Горючей лаской трудовой

И вот бескровною страницей

Распята на столе моем.
И за строкой строка садится
Голодным черным вороньем.

Шакалом ветер там на крыше…

Влюбился в мертвую трубу.
И на добычу месяц вышел,
Как птица смерти – марабу.

151