То хлопушка Люцифера, – Над землей горит века Опрокинутая сфера Голубого колпака. Светит розовое тело Золотого фитиля, То не солнце – заблестела Обнаженная земля. Сладкой страстью пахнет глина, Терпкой музыкой труда. В грудь утеса-исполина Бьет кудрявая вода. Бородой жемчужной блещет, Леонардо бородой, И до звезд угрюмо плещет Океана зверь седой. От Гренландии до Явы Он разъял свои клыки, Тушей рваной и дырявой Разлеглись материки. Запеклись цветною кровью Племена вокруг их жил. Нет конца средневековью, – Воет мастер-старожил. Помнит он погоды мира, Нрав стихий ему знаком. Знать, недаром пот, как мирра, Над крутым его виском. В полотно уходит масло, И цветут гримасы рож, Чтоб в столетьях не погасла Лепестковая их дрожь. Чтоб смеялись мышцы те же В потемневшей глубине, Чтоб язык живой и свежий Шевелился там на дне.
14/II 1927
"Грязью ругани облитый..."
Грязью ругани облитый, Я горю еще пестрей, Парус пламенный морей. Людям любы только плиты Гробовых богатырей. А живому, молодому Холод славы да хула, Ранний звон в колокола, Да тому проклятье дому, Где беда нас родила. На печи сидели сиднем, Коротали мы тогда В Карачарове года. Долго зрела в мраке синем Наша тяжкая звезда. Мы встряхнулись в час веселый Столкновения стихий. Смерть костлявую сохи На все муромские сёла Прославляли петухи. Мы проснулись в час великий. Поле. Столб. Дороги две. Конь, как вкопанный, в траве. Напророчили калики Гибель вражьей голове.
12/III 1927
"Вы не стучите в мастерскую..."
Вы не стучите в мастерскую, Для вас я не открою дверь, За дверью этой я ликую, Как изумленный первый зверь. Я утаил от вас под кожей Тот первый розовый мороз, Что веял от десницы божьей В недобрый час его угроз. Я мыслю музыкой, соблазном, Поющим мне издалека, И я в блаженстве непролазном, Звезду грызет моя рука. Я трачу годы на камею, На тихий свет глубоких глаз. Я вольный мастер, быть им смею И презираю ваш заказ.
"Не возродитель я идиллий..."
Не возродитель я идиллий, Не прославляю Моссельпром, – Иные помыслы водили Моим пылающим пером. Я видел: звезд веселых радий Раздроблен в мраморе небес, А на земле, как на эстраде, Бесился вечно-юный бес. Он говорил, что время – ветер, Который весел, пьян и зол… И был красней всего на свете Его краснеющий камзол. Он говорил, что ветер – время, Поющее во всех кустах… И леденил мне лоб и темя Планеты оковавший страх. И я услышал звон великий Веков, кишащих тьмой племен, И вспыхнули мгновенно лики Давно померкнувших времен. Еще не кончен интермедий Парад, и занавес не взвит, Но слышен мощный голос меди В твоем бряцании, пиит.