Противоположность ограниченности в этом отношении – способность воспринимать различные точки зрения. Это способность понимать, что такое быть иностранцем и что значит иностранное. Это значит осознавать глубинные основы своего общества, понимая тем самым основы других обществ и оценивая их в общем контексте. Это значит не совершать ошибку, интуитивно защищая свои жёсткие рамки мышления и не перенося их на других. Одноязычие ведёт к ограниченности и замкнутости; знание более чем одного языка способствует интеллектуальному плюрализму. Вот почему многие американские мыслители в области социологии и политики родились не в Америке. Збигнев Бжезинский в этом отношении не менее яркий пример, чем Генри Киссинджер или Ганс Моргентау, Арнольд Уолферс, Бронислав Малиновский и многие другие, начиная с Карла Шурца. Для всех их английский язык был вторым, а то и третьим. Это не сделало их менее патриотично настроенными по сравнению с родившимися в Америке; просто их патриотизм не был таким уж безусловным и наивным.
Противоположность тщеславия – смиренность. Смиренность – характерная черта истинного стратегического мыслителя. Истинный стратегический мыслитель понимает, что в человеческих отношениях возможны непредвиденные ситуации, что невозможно преодолеть структурную неопределённость, что способность планировать ограничена. Бжезинский по этому поводу высказывался категорично: «Глобальные политики не мыслят шаблонными формулами и не дают чёткие предсказания». Он издавна критиковал абстрактные модели, выдаваемые за практическое руководство.
Когда говорят о свойственной Америке исключительности, имеют в виду исключительность двух типов. «Исключительность откровения» связана с обусловленными протестантизмом религиозными представлениями и подразумевает, что превосходство Соединённых Штатов предопределено в силу повеления самого Господа Бога. Другой тип – это исключительность, обусловленная случайностью: историческими, географическими и личностными факторами, способствовавшими тому, что именно здесь восторжествовали демократия и прогресс. Воплощая высшие устремления человечества и его мечты о достоинстве, Америка, как выразился Авраам Линкольн в 1862 году, поистине является последней надеждой человечества. Следовательно, поддерживать её безопасность, процветание и могущество необходимо не только из стратегических соображений, но и из моральных обязательств. Но никаких гарантий здесь нет; как ещё прекрасно знал Макиавелли, фортуна – дама весьма капризная. То, что случай дал, случай может и отнять.
Никто не верит, что стратегическим мыслителем может стать сторонник исключительности откровения. Когда человек считает себя исполнителем божественного замысла, то все детали остаются в стороне. Когда американская внешняя политика начинает строиться на рассуждениях о Боге, будь то Тринадцать пунктов Вудро Вильсона или призыв Джорджа У. Буша перейти к «наступательной стратегии ради свободы», то недалеко до больших потрясений и большой резни – в случае с Вильсоном приступ идеализма привёл к разрушению давних основ европейского баланса силы, проложив дорогу ещё более ужасной войне; в случае с Бушем инициатива перешла в руки Ирана, самого опасного и агрессивного действующего лица на Среднем Востоке. Возможно, согласно старому афоризму, Бог и защищает пьяниц, дураков и Соединённые Штаты Америки, но надежда на божественное провидение – не замена политики.
Бжезинский вовсе не придерживался исключительности откровения. Мы никогда не затрагивали эту тему, но поскольку он был католиком, а не протестантом, и, к тому же, довольно скептически относился к религиозным ассоциациям в политике, вся эта идея, скорее, отталкивала его. С другой стороны, как мне кажется, он соглашался с исключительностью случайности. Он неоднократно говорил, что предпочитает реальные способы достижения идеальных целей, а эти цели, согласно его представлениям, определённо подразумевали сильную роль Америки в мире, в той степени, в какой американское общество этого заслуживало. Я не совсем уверен в том, что для стратегического мыслителя так уж необходима интеллектуальная и эмоциональная привязанность к какой-то стороне в споре, но в случае с Бжезинским это было основой его мышления.