Збиг: Стратегия и политика Збигнева Бжезинского

Отличительная особенность прирождённого реалиста – опасаться любого, кто убеждённо говорит о том, как нам поступать так или иначе, потому в противном случае «может стать хуже». «Хуже» может стать всегда, и обычно так и происходит. Нет ни одного поляка, родившегося в двадцатом веке – в самой Польше или за её пределами, – кто не пережил бы это на своей шкуре. На протяжении почти всего столетия реальность затмевала любые вымышленные страхи или ожидания: от национального возрождения в 1919–1920-х годах до ската к авторитаризму в 1930-х, затем к нацистской оккупации и десятилетиям мрачной зависимости от Советского Союз. Особенно показателен в этом отношении переход от одной катастрофы к другой, когда летом 1944 года сталинские войска с противоположного берега Вислы спокойно наблюдали за трагическим подавлением Варшавского восстания.

Даже самые горячие сторонники Збигнева Бжезинского не отрицают того, что его взгляд на мир во многом определяло его польское происхождение. На протяжении всей холодной войны его взгляды часто удивительным образом совпадали с практической позицией США в этой борьбе. В 1977 году во время визита Картера в Варшаву один из его бывших коллег по Совету национальной безопасности назвал Бжезинского «начальником по делам Польши», и был недалёк от правды. Сосредоточенность Бжезинского на Европе и его особый интерес к Советскому Союзу казались идеальными для холодной войны, когда самое драматичное противостояние наблюдалось именно в том регионе; в таких условиях было уже не важно, чем конкретно определяются взгляды Бжезинского – его происхождением или чем-то другим. Более того, в администрации, в которой значительным влиянием пользовались такие фигуры, как Сайрус Вэнс, Эндрю Янг и Патриция Дериан, даже те, кто не соглашался с Бжезинским по многим другим вопросам, были благодарны ему (и министру обороны Гарольду Брауну) за то, что они ограничивали урон, которые эти идеалисты нанесли бы, стараясь оказать свои услуги президенту, не обладавшему большим опытом во внешней политике.

Нелюбовь Бжезинского к ограничивающим мышление жёстким и абстрактным идеологическим категориям в ущерб тщательному исследованию и пристальному анализу социальной реальности служит ещё одной его отличительной особенностью, как стратегического мыслителя. Бжезинский в действительности мастер не столько стратегии, сколько государственного управления. Американцы часто используют эти слова как синонимы, но между этими двумя терминами есть глубокая – и часто недооцениваемая – разница. Стратегия имеет отношение к внешней политике и реагированию на различные опасные ситуации в мире. Это умение сопоставлять ресурсы и цели в контексте отношения государства с другими государствами. Государственное управление – это умение координировать внутреннее (внутреннюю политику) с внешним (внешней политикой), балансируя между вызовами и возможностями. Например, в текущих обстоятельствах Соединённым Штатам необходима стратегия для выстраивания отношений с Китаем и Восточной Азией, но нам также необходимо и умение управлять государством, чтобы соотносить экономические вызовы (отчасти вызванные внутренними проблемами и отчасти являющиеся следствием международного окружения) с этой стратегией. Истинный стратегический мыслитель – настоящий государственный деятель, озабоченный пресловутой «большой картиной», размывающей искусственные границы между «международным» и «внутренним».