Збройники

Мы стоим посреди ВОПа, в начале нашей «дороги жизни», и прямо перед нами, через несколько километров, тонет в апрельской дымке дачный массив Докучаевска.

— Шо комбат вчера? Бо так и не расспросил подробно.

— Дал звиздюлей за блиндажи. Но я вже говорил.

— Всем?

— Не. Комбат если хвалит — то всех. А если имеет — то ротного.

— Логично. Менеджмент персонала, книга вторая, «Рота, Батальон». Дерево будет?

— Не. Будем посадку опять пилить.

— Охеренно, — протягиваю я. — Дед мой садил, теперь внук пилит.

— Дед не думал, шо русские нападут.

— Дед вообще-то русский у меня. С Курской области. Переселили на Донбасс после голодомора. Отсюда и на Большую войну уходил, и воевал, и потом после войны деревья сажал. Тут же после Великой Отече… Второй Мировой ни одного дерева не осталось.

— Интересно, что бы твой дед сейчас сказал? — смотрит на меня Вася.

— Шо-шо… Закурил бы, потянул сотку под борщ и дал бы люлей за неоткопанные блиндажи.

— Дед — то да… Деды у нас…

— Воевали, — заканчиваю я. — Деды у нас воевали.

— Прям как в пропаганде российской, — хмыкает ротный.

— Угу, — бурчу я, — Сука, они у нас еще и это сперли… и сделали из этого праздник.

Дед никогда не рассказывал про войну. Оба деда — и тот, что с Донбасса, и тот, что с Ростовской области. Нет, ну байки-то они травили… их послушать — не война была пятилетняя, а сплошная юрмала. То там смешной случай, то потом… И никогда — правду. Реальную, такую, которую вспоминали на майские, когда собирались рано постаревшие мужики выпить-закусить-помянуть, а мы, малышня, крутились возле стола, накрытого под яблоней, и пялились на медали на пиджаках. У кого больше, у кого меньше. А садились за стол не по медалям, а как угодно, и вставал дядя Петя, Костика дед, высокий, сутулый, чем-то неуловимо похожий на нашего Лома, и молча наливал стакан «казенки», и накрывал его куском горячего еще, утром с соседнего хлебзавода принесенного хлеба. Потом степенно наливали и, не садясь, так же молча выпивали. Не празднуя. Без музыки. Белым днем девятого мая — тут, недалеко, в Горловке, на одной из узких улиц возле шахты «Комсомолец». А потом бабушки несли картошку с мясом, салаты и какие-то нарезки. Я запомнил деда крепким и невысоким бригадиром в шахте, седым, любящим повалять дурака, посмеяться и поиграть на черной сиплой гармошке… но не в тот день. Точно — не в тот. В тот день мужики поминали. А на остановке волал из рупора Кобзон, и это было так странно… И никто никогда и никак не рассказывал про войну. Только отшучивались, травили байки и курили «Приму».

Дед умер в восемьдесят пятом. На фотке у бабушки на комоде он улыбался в форме и с теми же медалями, и смотрел вбок куда-то. И на нашей улице почти в каждой хате стояла такая фотка — женщины Большой Войны пережили своих мужей. И даже на секунду мой дед не мог представить, что его мелкий чернявый внук вырастет и через тридцать лет будет стоять на его терриконе. В военной форме. И смотреть куда-то.

Только сигареты теперь с фильтром.

— Завис? — толкает меня Вася.

— Есть чутка, — я машу головой, развеивая непонятно как нахлынувшие детские воспоминания. — Чуеш… Посадку пилить тре, хочу, чтоб Дизель таки по-быстрому съехал.

— Не гони. — Ротный с сомнением осматривает приткнувшийся к откосу «Урал». — Не торопись. Наморщат сепары нам «Урала» вместе с Дизелем. Нехай утром едет. За день напиляют, по ночи подымем.

— Опаздываем. Треба все-таки быстрее.

— Быстрей ПТУРа не получится. Не гони, Мартин, лишнее это.

— Я завтра на РАО. И Механ заставляет в Ваху геники везти.

— Ремонт?

— Угу.

— Ну, едь. На бусике, гыгы…

— Я не такой отбитый, як ты — на остатках бусика ездить. «Лендика» возьму.

— Нихера. «Ленд» нехай остается, вали на Механа «Урале». С Механом, шо характерно.

— Ахереть! — Я поворачиваюсь к Васе и делаю удивленное лицо. — Ты бы хоть людей пожалел! Наш Механ, да на «Урале», да в мирном городе Волновегасе… Самому не страшно?

— Страшно, — признает Вася и усмехается. — Очень. Но шо делать? Война…

— Тогда не поеду, фиг с ними, с генераторами. И с РАО тоже. Я и так Механа боюсь, а многотонная бестия без двух передач — на улицах… Прикольно мы возле АТБ парковаться будем.

— Остальные ездят, и ничо.

— Такого Механа, как у нас, нет ни у кого! — гордо восклицаю я и поднимаю палец вверх. — Он у нас один такой… уникальный.

— Палец спрячь, сепар попадет.

Я опускаю руку, и мы смеемся. Сзади опять ругаются Мастер и Ваханыч — Мастеру понравилось взрывать, и он предлагает рыть блиндажи путем использования нашего запаса тротила. Ваханыч сопротивляется, но как-то вяло. От бани раздается бас Феди и язвительный хохот Президента. Заводится бензопила — Лом режет кривые мокрые жердины на дрова. Кто-то кашляет.

— Кстати. Новенькие предлагают в А. смотаться, у них там баран.

— Еба… Когда?

— Та сейчас.

— А, ну и валите, — легко соглашается ротный. — Хоть отдохну без вас. Посплю, чи шо. Чи полетаю пойду, може, таки выпасу «зушку»… Тока это. Без подій. И пепси привези. И сигарет.

— … и женщин, — заканчиваю я. — Туда-обратно — часа два, и там еще кровавое дело по убийству барана.