Збройники

— Давай-давай, скотоложец, — отворачивается командир. — Сигареты не забудь.

— Скотоложец — это не о том!

— Ничо, ничо, еще не вечер…

Вечер

А. — это унылый населенный пункт унылого угла Донецкой области. На окраине А. стоит АТП, перед ним — шлагбаум, на котором от уныния пытается повеситься вояка. Наш «лендик» — белый… ну ладно — грязно-белый, немножко похожий на понтовые джипы ОБСЕ, и поэтому при виде него солдат тяжко поднимается с наваленных шин и лениво подходит к шлагбауму, перегораживающему поле. Поднимает руку, вынуждая остановиться. Маленький Андреич приоткрывает пассажирскую дверку, набирает воздуху в грудь и выдает пароль. Пароль состоит из такого количество нецензурных слов, эпитетов, сравнений, метафор и обобщений, что я зависаю примерно на фразе «…і якщо ти… …коли бачиш… …. ….то воно стоїть і не пізнає… коли стояти не буде…». Вояка тут же поднимает шлагбаум, я втыкаю вместо второй четвертую, «лендик» скрежещет, но едет.

Ворот в АТП нет, есть царство заброшенного бетона и серых шиферных крыш, непонятные боксы, закутки и почему-то — копна прошлогодней травы. Андреич чуть ли не на ходу выпрыгивает и бежит к кому-то здороваться, я останавливаю машину прямо посреди двора, открываю дверь и восхищенно замираю.

Семнадцать танков. Вот они, красавцы, — и будь проклят тот, кто скажет, что танк некрасив. Застывшие громады с поднятыми стволами ровно-ровно, по линеечке, стоят под хлипкой крышей, и кажется — это секундная заминка, что вот через секунду взревут моторы, и зверюги, непременно качнувшись, рванут на волю, сквозь забор куда-то на восток — ломать, крушить, стрелять, реветь.

Зверюги молчат. Зверюги стоят, и мне с трудом удается отвести взгляд. К машине подходит молодой хлопец в непременной зеленой курточке-утеплителе и с телефоном в руке. Я вываливаюсь из «лендика» и тут же наступаю на какую-то ржавую банку.

— Бажаю здоровья… — произносит светловолосый парень и настороженно протягивает руку.

— Привет. Слава Дэ-Эн-Эр! — блистаю я пехотным юмором.

— Новороссии слава, — спокойно отвечает парень и подавляет зевок. — Гена. Я тут вроде командую.

— Мартин. Сорок первый бат. Я тут вроде к минометке нашей приехал.

— Забирать? А то они в нарядах у нас расписаны.

— Если бы… — вздыхаю я. — Если бы… Не, за барахлом приехали, а то нам вчера комбат двух матерых минометчиков подарил, но почему-то без миномета.

— А где стоите?

— Под Докучем, возле «Эвереста». Недавно зашли.

— Аааа. Чув.

— Шо мишки? — киваю я на серо-зеленый ряд чудовищ. — Катаетесь?

— Не, ты шо, — смотрит на меня Гена и снова пытается зевнуть. — Звиняй, не выспався. Заборона ж, «Мінські», все дела. Ты бы машину переставил отуда.

— Мешаю?

— Та бэка должны привезти.

— Ага, ага. Не катаетесь, но бэка заканчивается… Ну конечно…

Рация в руках Гены сдавленно вслипывает. Он смотрит на часы, кивает мне и отходит, я буцаю банку, сажусь в машину и вижу Андреича, машущего мне из какого-то облезлого дверного проема. «Лендик» фырчит двигателем, я втыкаю первую и опять зависаю, рассматривая танки через поцарапанное стекло. Не, ну раньше я видел танк… даже в первой танковой прослужил целые сутки, но вот так сразу семнадцать машин… уууу. Мля. И сфоткать хочется, и как-то… перед местными неудобно, приехала абизяна из пехоты, первый раз «мишку» увидела и полезла фоткать.

…В углу большой бетонной комнаты, за какой-то загородкой, смиренно стоит здоровенный грязный баран и равнодушно смотрит на нас. Андреич вертит в руках блестящий ножик в стиле «сдохни от зависти, Рембо» и ругается с высоким печальным мужиком во флектарновых штанах и насмерть убитой зеленой флиске. Мужик как бы против досрочного убийства барана, Андреич напирает на то, что баран проходит по керівним документам як майно минометного взвода сорок первого батальона. Я стою, привалившись к стенке, и жду, когда от разгоревшегося спора баран помрет своей смертью.

Андреич настаивает, мужик приводит аргументы в стиле «не нагуляв», «хто по весні ріже» и «нехай щє посто́їть». В конце концов Андреич обещает высокому часть мяса, они обсуждают какие-то комплектующие животного и высоту подвеса его за ноги, я предлагаю барана застрелить, чтоб не мучался. Из «пээма». Андреич окидывает меня презрительным взглядом, высокий мужик шипит «понавидавали пістолєтів», я понимаю, что нельзя встревать в святое таинство животноводства и вываливаюсь на двор.

Во дворе, перешагивая через пробившуюся сквозь асфальт сухую траву, бродят ОБСЕшники. Худой дядька с длинной цыплячьей шеей, в каком-то несуразно надетом синем бронике и белой каске что-то втолковывает Гене, размахивая листиками, еще двое бродят между танков. Гена терпеливо слушает, мучительно пытаясь не зевнуть. Я задумываюсь, зачем они в А., в двадцати километрах от ближайшей линии фронта, ходят в касках и брониках. Фиг его знает, может, так теплее…