Збройники

— Откуда я знаю?

— Вася… — Я догоняю его и смотрю в глаза: — Ты хоть примерно соображаешь, как охотиться на кабана?

— Ніт, — гордо отвечает Вася. — Вот и узнаем.

— Сукааааа… Ты понимаешь, шо твоя дробь в хер знает каком патроне его не возьмет?

— А автомат тогда тебе зачем?

— А чего ты сам автомат не взял?

— Фи! Окстись, дитя города! Это неспортивно!

— Нам п@зда, — печально говорю я. — Надо хоть с «Альфой» поговорить, шоб из «дашки» поддержали, когда нас кабан рвать будет.

— Не ссы, военный. — Васю переубедить невозможно. — Кабан нам не треба. Нам треба свиненок. Нэжний-нэжний.

— Вася… А может, ну его, а? Я кофе сварю… Варву потрусим, у него еще сыр, може, есть…

— Вот порося завалим — тогда и кофе.

Вася сосредоточенно шагает, держа на сгибе локтя самое страшное, идиотское и кошмарное на всем белом свете ружье.

Эту ружбайку я увидел еще под Старогнатовкой и икал после этого пару часов. История ее попадания во вторую роту была покрыта тем же мраком, как и наличие катушки связистского провода, и бочек с ПММ, и еще многих ништяков, и непреложным было только одно — ружжо передавалось от ротного к ротному. Это была курковая одностволка двадцатого калибра, при попытке переломить ее распадающаяся на две части, слабо связанные ремнем от АК. Причем части были от разных ружей, и при каждом выстреле я ждал, что ее разорвет на запчасти, а вместе с ней — и голову ротного. Более идиотского, занедбаного и опасного ружья я никогда не встречал ни до, ни после. Даже «копаные» после войны трехлинейки выглядели более ухоженными и приспособленными к стрельбе, чем это одоробло.

Само собой — Вася его обожал. Он чистил ружье чуть ли не чаще, чем обвешанный тактикульными приблудами автомат, смотрел в ствол и улыбался, и ствол щербато улыбался ему в ответ. Ложе, когда-то коричневое, в основном, состояло из трещин. Я угрожал выкинуть его к чертовой матери, пока оно не рассыпалось в труху от старости, и ротный сатанел, грозил мне увечьями, смертью или самым страшным — переводом в РМТЗ. Я не знаю, где он мутил на нее патроны, но этот скрежещущий «бабах» раздавался на наших позициях с завидной регулярностью. Мастер предлагал «отактикулить» его и, не меняя концепции общего безумия, прикрутить на нее изолентой в виде оптического прицела половинку бинокля. Тут сопротивлялся уже я, зауважуя, шо два волонтерских бинокля «Юкон» у нас на вес золота, а штатные Б8-30 в количестве трех единиц намертво записаны в «форму-двадцать-шесть». Мастер пожимал плечами и предлагал просто утопить ружье в сортире. Я был за, полроты было за, сама судьба была за — но Вася был против.

Дорога на восток обрывалась карьером, глубоким, безумно красивым и пустым. Тут, на краю, до недавнего времени стоял наш «спостережник» «Кишлак», но сепары настолько прибили эту точку, что пришлось его убрать. Слева от нас на краю этого же карьера и выше, на своем терриконе, стояла позиция «Кандагар» шестой роты семьдесят второй бригады. Два наших «СП» в данный момент, невзирая на бойовий наказ спостерігати за ворогом, пялились в свои бинокли на нас и наверняка ржали. Я прямо чувствовал их ехидные взгляды.

Вася подходит к краю террикона и буцает камень. Камень летит вниз, согласно законам физики, и Вася, всупереч всем остальным законам природы, наклоняется и начинает что-то рассматривать.

— Шо, Кирпич тушенку забув на «Кишлаку»? — спрашиваю я и тяну из кармана сигареты.

— Не, — говорит ротный. — Я следы ищу.

— Чьи?

— Та кабанов же ж, — и Вася ломится в кусты.

Приходится идти за ним.

— Смотри не вляпайся в следы жизнедеятельности «Кишлака». Оттирать на улице будешь, в кунг не пущу.

— Не гони… Мля, ну ты закури еще!

— А шо?

— Шо-шо… Запах.

— Ээээ… дичь спугнем? Еба… Вася, ну ладно я, городська дитина с Донбасса, про охоту читал тока в книжке Остапа Вишни. Но ты! Высшее образование, командир роты, целый лейтенант, хоть и мобилизованный. Ну, хоть гугл открой, а? Типа «как охотиться на кабана в условиях гибридной войны…»

— Тихо, — шипит Вася и поднимает руку.

Я стряхиваю с плеча пулик и аккуратно тяну переводчик огня, предварительно отогнутый и почти бесшумный. Ну его нафиг, кабан не кабан — а сепар тут легко может лежать. Нахер мы сюда поперлись, мля?.. Вася шагает вперед.

Заросли каких-то мерзких кустов, в которых мы ховали «бэхи» в первую ночь на этих позициях, незаметно переходят в невысокие акации, под ногами начинает хрустеть, трясутся голые ветки. Отут шестнадцать дней назад разведосы лежали, вон окопчик мелкий отрыт… Мля, ща найдем нашу же растяжку — отэто тупо будет…

— Нема тут никаких кабанов, — бурчу я. — Спят они вже.

— Не мандражируй, военный, нема тут наших растяжек, — говорит Вася и поднимается на невысокий холм с чахлой акацией.

Перед нами, метрах в ста пятидесяти, стоят два здания, окруженные брошенной техникой.