Збройники

Кустарник подступает почти к краю и на следующих ярусах уже не растет. Мы опускаемся на колени (опять на колени!), и я на карачках подползаю к краю. Медленно высовываю голову из кустов и начинаю осматривать карьер. Даже волосы на голове шевелятся под шапкой. Таааак, на этом ярусе нема, нужно вниз смотреть. Я ложусь на живот и выдвигаюсь вперед.

Карьер прекрасен, как только может быть прекрасна огромная яма в земле. Серые террасы, ярусы, спускающиеся ниже, ниже, еще ниже… и серая недвижимая гладь воды внизу. Никакой растительности, округлые линии заездов для огромных грузовиков плавны, и иногда кажется — не человек это все выкопал, а природа распорядилась так, создав вдруг посреди хмурого Донбасса такой экзотический пейзаж. Даже серый цвет не раздражает. На нашем, самом верхнем уровне, прямо с другой стороны карьера, примерно в километре, скособочено возвышается огромный экскаватор с желтой кабиной.

Я протягиваю руку назад и щелкаю пальцами, через секунду Вася сует мне в руку обычный советский военный бинокль. Рывком приблизившиеся склоны, мгновенно потерявшие свою привлекательность, щерятся кусками «породы», я вожу биноклем влево-вправо, иногда останавливаясь и рассматривая отдельные участки. Вася не торопит, осмотреться — самое нужное дело, и тут главное — не дергаться, не делать резких движений. Аккуратно, по чуть-чуть. Заметить почти неподвижного человека днем без теплака трудно, и дело даже не в каких-то скрывающих свойствах камуфляжа, мы и так одеты в однотонные «горки», а как раз в движениях.

Экскаватор — очень уж удобная позиция, прям вот вызывающе удобная, если бы был хоть какой-то смысл здесь делать наблюдательный пункт. Хотя… Наблюдательный — нет смысла, а вот «секрет» тут держать — могут. Если уж совсем людей некуда девать. На «Амонскладах» народу больше, чем нас с «Эверестом» вместе взятых. В самом экскаваторе, понятное дело, никого не будет, и я внимательно осматриваю край карьера рядом с ним. Не, вроде чистенько все, тихо, спокойно и благолепно. Я тихонько начинаю двигаться назад.

— Ну шо? — спрашивает Вася, сидящий спиной к карьеру, привалившись к округлому камню.

— Вроде тихо. Спускаться треба, правее пойдем, там удобнее будет.

— Правее от тебя или от меня?

— От меня.

— Идем… Блин, чего ж не хочется так?

— И тебе, да?

— Та да. Грызет что-то. Чуйка.

— Давай тогда аккуратней.

Спуститься на следующий ярус — это метра три по вертикали. Я подхожу к краю, еще раз осматриваю карьер, приседаю и спускаю ногу на первый камень. Мля, не убиться бы… От будет тупо…

— Стоять, — как-то буднично говорит Вася.

Я замираю.

Николаич делает шаг и становится прямо у меня за спиной. Протягивает руку, трогает меня за плечо и показывает куда-то вбок и назад. В метре от края, в кусте, виднеется какой-то пучок травы. Я приглядываюсь. Из травы торчит колечко. Вася приседает на корточки и начинает осматривать землю, ни до чего не дотрагиваясь.

— Херня, — говорит он через пару минут. — Старая. На леску ставили, хер зна когда. Растянулась.

— У меня уже нога затекла. Вставать-то хоть можно? — Кажется, я задержал дыхание, и воздух с шумом устремляется из легких.

— Спускайся дальше. Хорошо, что ставил такой же идиот, как и ты.

— Чего это?

— Ну, один на леску ставит, второй прет вперед, шо дурной.

— Может, это наши ставили.

— Может, и наши… Давай. Тока аккуратно, мля!

Через десять минут мы найдем наш квадрик с отбитым куском лопасти. Он будет лежать на камнях, и Вася торжествующе понесет его домой, нежно прижимая к «корсару». Я потащусь следом, так и не уговорив Васю снять растяжку, и старая советская граната так и останется в том кусте на краю верхнего яруса небольшого карьера, возможно, навсегда, как и тысячи гранат, ОЗМок и мин, за эти годы усеявших распадки, тропинки и дороги Донбасса.

Вечером припрется Ляшко напоминать за отгулы и в виде взятки принесет полказанка остывшего борща. Борщ мы съедим, сидя на моей койке и не бегая постоянно в блиндаж, — САУ к тому времени перестанут бессмысленно высыпать бэка на «Банан», все успокоится, и только «Эверест» иногда будет давать несколько выстрелов из АГСа, пытаясь выцелить одним им известную цель возле «Амонскладов». Ночь быстро упадет на опорники, народ отзвонится домой, потрындит под сигаретку, обсудит все события за день и особенно идиота Мартина, сумевшего уронить квадрик в серую зону, и героического ротного, самолично туда за ним сходившего.

Позвонит Толик, начальник строевой, и скажет, что вечерним уезжает на Киев, а оттуда — в Чернигов, в ОК «Північ», и будет там сидеть на головах больших начальников и делать УБД. Я пожелаю ему янгола-охоронця и попрошу нашу роту держать на отдельном контроле, заодно спрошу, если к нам приезжали комбат и начштаба — надо ли их вносить в ведомость «про перебування на лінії бойового зіткнення» на выплату повышенных «атошных»? Толик поржет и радостно попрощается — на поезд на Большую землю пора, в царство электричества, теплых сортиров и бесконечной горячей воды.