Здесь был Хопджой

— Да, знаете, очень милая улочка. Я помню, старина Аббот жил когда-то со своей сестрой в том доме с желтыми воротами, туда, подальше, к концу парка. — Он замолчал и нахмурился. — После этой истории цены на дома в этом районе обязательно немного упадут.

Пербрайт выдержал короткую вежливую паузу и только потом продолжил:

— Одно пока представляется абсолютно ясным: убийство не было совершено под влиянием момента. Если бы Периам убил Хопджоя во время той ссоры в четверг вечером, не продумав все заранее, как бы он сумел за несколько часов все подготовить и так эффективно избавиться от трупа? Бутыль кислоты литров на пятьдесят — это не та вещь, которую держат в доме на всякий случай. И вряд ли удастся в такой неурочный час выскочить из дому и где-то ее купить.

— Ее можно украсть, — предположил главный констебль. — Для этого время как раз подходящее.

Пербрайт признал такую возможность, но сам придерживался мнения, что воровство, совершенное сразу после убийства, означало бы слишком много всего для одной ночи,

— Кислота наверняка была приобретена заранее и держалась где-то наготове — не обязательно в доме, хотя в гараже есть смотровая яма, которая чудесно бы для этого подошла.

Мистер Чабб со значением кивнул:

— Я согласен на предумышленность.

— Что приводит нас, — продолжал Пербрайт, — к двум другим немаловажным моментам. Во-первых, вероятность того, что Хопджой был убит и, скажем, ликвидирован кем-то, кто не проживал с ним в одном доме, следует рассматривать как минимальную. Вся ситуация в целом — и до и после преступления — требует от преступника того, что можно было бы обозначить как «владение жилищной обстановкой» — то есть возможность действовать незаметно, располагая достаточным временем, не возбуждая любопытства соседей, свободно ориентируясь в самом доме. Так что, знаете, сэр, Периам в самом деле единственный кандидат.

Главный констебль задумчиво инспектировал лацкан своего пиджака.

— С этой точки зрения…— медленно проговорил он, — обсуждение гипотезы о бездомном маньяке, какой бы заманчивой она ни казалась, лишается, я полагаю, всякого смысла. Не могу сказать, что знаю этого Периама лично, но, судя по всем отзывам, он вполне порядочный человек. С какой стати ему бы вдруг понадобилось совершать такое ужасное злодеяние?

— Именно, сэр. Это как раз тот второй момент, который я собирался с вами обсудить. Каковы бы ни были мотивы убийцы, его желание покончить с жертвой явно имело патологическую силу.

— Это не могут быть деньги?

— Совершенно исключено. Хопджой, похоже, не оставил ничего, кроме долгов. Даже машину заберет назад агентство, которое ему ее продало в рассрочку.

— Долги? — Мистер Чабб в изумлении посмотрел на инспектора. — Но как же это возможно при той работе, которую он должен был выполнять? Я хочу сказать, что человек в его положении никогда бы не рискнул…

— О, он рисковал запросто, сэр. Вы, конечно, помните дело Арлисса?

— Арлисса?

— Портного. Он хотел, чтобы мы привлекли Хопджоя к ответственности за мошенничество. Нам тогда пришлось немало потрудиться, чтобы он успокоился и отступился.

Мистер Чабб сделал вид, что роется в памяти:

— А, вон что… так это был Хопджой?

— Именно он, сэр. Он сказал Арлиссу, что костюм был изъят М1—5[15], так как один из швейников подозревался в передаче противнику микропленок в полых пуговицах на ширинке брюк.

— А они добрались до него?

— До Хопджоя, вы имеете в виду, сэр?

— Нет, до парня, который проделывал этот фокус с пуговицами. Никто потом не побеспокоился доложить мне, чем все кончилось.

Пербрайту стало ясно, что суть дела полностью ускользнула от мистера Чабба.

— Полагаю, — ответил он, — по его делу было проведено расследование. Вероятно, его перевели на работу с пониженным риском утечки информации — поставили на манжеты, например.

Когда главный констебль снова открыл рот, его осторожный тон говорил о человеке, который отдает себе отчет в неразвитости собственного чувства юмора, но намерен не показывать этого, упрекая собеседника в неуместной серьезности. Мистер Чабб не так уж сильно опасался услышать дерзость от своих подчиненных — это было, в конце концов, лишь одной из форм признания его превосходства. Чего он по-настоящему боялся, так это, что кто-нибудь из них вдруг скажет нечто действительно смешное, а он может этого не понять.

— Ладно, бог с ним, — сказал мистер Чабб. — Я согласен, что грабеж, по-видимому, исключается. Тогда, как вы думаете, может быть, Периаму угрожали? Я имею в виду, заставляли расплачиваться за долги того парня?

— Маловероятно, сэр. Мы проверили счета Периама, —нет никаких признаков, что у него вымогали деньги.

Мистер Чабб поднял глаза к небу. Ему в голову при— : шла мысль, которую он затруднялся выразить словами.

— Не хочется, конечно, быть несправедливым по отношению к покойному, — осторожно начал он, — но, возможно, мы не должны игнорировать… Ну, когда двое —мужчин живут вместе в одном доме, живут одни…

Пербрайт пришел ему на помощь:

— Судя по тем данным, которые нам удалось собрать, сэр, не подлежит сомнению, что Хопджой был почти агрессивно гетеросексуален.