Здесь был Хопджой

Она поднялась при первых его словах и теперь стояла, испытывая, как он считал, трепетное наслаждение от нанесенного ей оскорбления. Он отметил, что, застыв в негодующей позе, она выпятила узкий мускулистый живот и слегка приплюснутые груди в радующие глаз выпуклости, похожие на колпаки звонков, применяемых в сигнализации от воров.

Миссис Кролл повернулась, выключила телевизионный приемник с таким видом, будто сделала это навсегда, и повернулась назад, к нему лицом.

— В отношениях мистера Тревальяна и меня, — холодно объявила она, — нет ничего, что было бы вашего дурацкого ума дело. — Она замолчала. — Так что, выкусите!

Росс почувствовал, как в нем шевельнулась жалость. Неуклюжесть и неуместная звучность ее отповеди, некоторые грамматические диссонансы выдавали растерянность. Он улыбнулся ей. В неожиданной тишине стали различимы тонкие рокочущие подвывания далкого трактора.

— Тревальян, вы говорите?

— Говард Тревальян. — Она произнесла это имя с вызовом и благоговением школьницы-подростка.

— Садитесь.

Он достал трубку и пожевал пальцами ободок ее чашечки. Девушка колебалась какое-то время, потом отошла подальше и села на стул с прямой спинкой с видом напускного озлобления.

Не глядя на нее, Росс заговорил:

— Тебе придется довериться мне, Бернадетта. Я мог бы назвать тебе мое имя — кстати, меня зовут Росс — и характер моей работы, только поверь, толку от этого будет мало. Я не могу ни удостоверить свою личность, ни предоставить тебе убедительные свидетельства того, чем я занимаюсь. Если бы я мог это сделать, моя профессия перестала бы быть тем, что она есть. Ты не понимаешь. Это естественно. Я и не жду, что ты поймешь. Но, по крайней мере, позволь мне заверить тебя, что то, что может казаться тебе двуличностью и мистификацией, на самом деле чудовищно важно.

Он посмотрел ей в лицо, которое выглядело теперь больше озадаченным, нежели сердитым.

— Не волнуйся, ты никоим образом не пострадаешь. Я не вижу никакой необходимости сообщать твоему мужу то, что ты не хочешь, чтобы он знал; относительно… э… Тревальяна, — он подчеркнуто задержался на этом имени, словно сам лично его не одобрял, — при условии, что ты будешь со мной откровенна.

— Вы детектив или кто?

Он помолчал, снова улыбнувшись.

— Или кто. Думаю, нам лучше всего остановиться на этом.

— Вы работаете с Говардом?

— У нас с ним есть некоторые общие цели.

Миссис Кролл посмотрела на дверь. Потом она прошла через комнату и устроилась на своем привычном месте на софе. Ее лицо было обращено к Россу. Прежде чем заговорить, она провела по губам кончиком языка.

— С ним что-нибудь случилось? Росс пожал плечами.

— В данный момент мы просто не можем его найти.

— А он не вернулся в больницу?

Росс быстро пролистал копию всех донесений Хоп-джоя, которую хранил в своей голове. Какой-то срок Хопджой действительно провел в больнице: на него на бросился неизвестный, вооруженный железным ломом. Нападавший, судя по всему, был болгарин. Выследить его не удалось: вероятно, его отправили тайком из флаксборских доков на родину. Для жертвы — специальная денежная компенсация. Но с тех пор уже прошло какое-то время.

— Нет, — ответил Росс, — я полагаю, он вполне оправился после того случая.

— Я так ужасно переживала. Вот сюда он и упал. — Она мотнула головой по направлению к окну. — Прямо на крышу старой собачьей будки, которая тут раньше стояла. Я думала, Бен убил его насмерть…

— Бен?

— Мой муж. Он выбросил Говарда из окна спальни.

Росс уставился на нее, буравя взглядом, пытаясь добраться до мотивов этой лжи. Была ли она действительно просто согласной жертвой сексуальных причуд Хопджоя? Или кто-то заставил ее дать нарочито дискредитирующее объяснение нанесенным ему ранам?

— Расскажи мне об этом.

Она подняла руку и легко провела средним пальцем по уложенной кольцом косе своих волос. Тугие пряди отсвечивали, подумал Росс, как свежеиспеченные румяные плетенки из Оргеруса. На ее лице отражалась внутренняя борьба.

— Боюсь, что я не должна больше ничего говорить. Я дала слово Говарду…

Он нагнулся вперед и схватил ее за плечо. Сжав его сильнее, он увидел, как в ее глазах промелькнула благодарность, прежде чем тяжелые белые веки лениво и томно поползли вниз. Долгий поцелуй, которым он впился в нее, был своего рода продолжением допроса, неуловимо балансирующим на грани жестокой пытки. Он еще не окончился, а она приоткрыла глаза и застонала сквозь зубы, как узник, умоляющий ускорить казнь, которая положит конец его мучениям.