Уголки губ у полицейского чуть приподнялись, как у человека, когда он пытается спрятать грусть. Но плечи этого направления категорически не поддержали.
– Кризис. Когда бюро перевозок поувольняло всех водителей, поселок остался в полном безденежье. Те, кто выставил объявления, все еще надеются продать дом. Другие сдались. Молодежь перебирается в города. В конце концов здесь останемся только мы, старики, потому что мы – единственные, у кого все еще есть работа.
– Финансовый кризис позади. Так говорит мой муж, он предприниматель, – поставила Свена в известность Бритт-Мари.
Полицейский тут же кивнул, словно уже жалел о сказанном.
– Да, конечно, я ничего в этом не понимаю. Конечно. Ваш муж наверняка прав.
Бритт-Мари спрятала под бамбуковой занавеской и прическу, и белое пятно на пальце. Она не сводила глаз с поселка, где не хотят жить даже те, кто в нем живет.
– И вы тоже увлекаетесь футболом, – произнесла она наконец.
Зрачки у полицейского расширились, и он произнес нараспев, словно стихи:
– Однажды я слышал такие слова: «Футбольный мяч работает на уровне инстинктов. Он катится по улице, и ты просто бьешь по нему ногой. Любовь к футболу – как и всякая другая любовь: непонятно, как можно без нее прожить». – Свен смущенно улыбнулся.
– Кто это сказал? – поинтересовалась Бритт-Мари.
– Один старый тренер. Прекрасно, правда?
– Чепуха, – отрезала Бритт-Мари, хотя хотела сказать – «как красиво!».
Полицейский крепче вцепился в руль.
– Ну да, ну да, я только хотел… все ведь любят футбол? А?
Словно мир устроен именно так.
Они остановились перед квадратным серым двухэтажным домом. В саду по другую сторону дороги стояли две старушенции – такие древние, словно жили в этом поселке еще до того, как он стал поселком. Обе подозрительно таращились на полицейскую машину, опираясь на ходунки. Дождь перестал, но Бритт-Мари все еще держала над головой бамбуковую занавеску. Свен позвонил в дверь серого дома. Открыла давешняя слепая – такая же квадратная, как дом. Не то чтобы Бритт-Мари назвала бы ее толстухой, ни в коем случае, но как бы то ни было, в руке женщина держала шоколадное печенье.
– Привет, Банк, – дружески произнес полицейский.
– Привет, Свен. Привез ее? – равнодушно спросила Банк и махнула палкой в сторону Бритт-Мари.
– Да! Это Бритт-Мари! – объявил полицейский, радостно указывая на Бритт-Мари, словно она что-то значила.
– Комната стоит двести пятьдесят в неделю, никакого кредита. Снимать можете, пока я не продам эту развалюху, потом – все, – пробурчала Банк и затопала назад, в дом, не приглашая гостей войти.
Бритт-Мари пошла за ней, невольно ступая на цыпочках – пол был настолько грязный, что ходить по нему не хотелось даже в сапогах. В прихожей среди пустых коробок валялась белая собака. Бритт-Мари объясняла это неряшливостью этой Банк, а не ее слепотой. Бритт-Мари не делает скоропалительных выводов, поэтому уверена, что неряхами могут быть и слепые.
По всему дому были развешаны старые снимки: девочка в желтой футболке, на некоторых – рядом с тем пожилым мужчиной с фотографий из досугового центра. Только здесь он моложе. Видимо, он был ровесником Бритт-Мари, когда его нашли на кухонном полу. Означает ли это, что она старая? В последние годы меряться годами ей было особо не с кем.
Свен стоял у дверей, прижимая к животу цветочные ящики и сумку Бритт-Мари. Он был ее ровесником. Но чувствовалось, что он очень немолод.
– Нам так не хватает твоего папы, Банк. Всему Боргу не хватает, – грустно произнес Свен куда-то в комнату.
Банк не отвечала. Бритт-Мари не знала, что делать, поэтому выхватила ящики у Свена. Свен снял фуражку, но так и стоял на пороге, как стоят мужчины, полагающие, что в дом к дамам нельзя входить без приглашения. А Бритт-Мари его не приглашала, хотя ее и огорчало, что он стоит на пороге в полицейской форме. Ведь престарелые дамы по ту сторону дороги все еще в саду, смотрят. Что соседи подумают!
– Еще что-нибудь? – спросила она, хотя на самом деле это было «спасибо».
– Нет, нет, ничего, ничего. – Свен снова надевал фуражку.
– Тогда спасибо, – сказала Бритт-Мари, хотя на самом деле это было «до свидания».
Свен, застенчиво кивнув, повернулся к двери. Он уже прошел полдороги до машины, когда Бритт-Мари, сделав вдох и откашлявшись, произнесла – лишь слегка громче, чем обычно:
– За то, что подвезли. Благодарю вас… да, я хотела сказать – тебя… вас за то, что подвезли.
Свен обернулся, его лицо посветлело. Бритт-Мари поспешно захлопнула дверь, пока ему не пришло что-нибудь в голову.
Банк поднималась по лестнице. Палка ей нужна была больше для опоры, чем для ориентации в пространстве. Бритт-Мари ковыляла следом, прижимая к животу балконные ящики и сумку. Банк обвела рукой двери на втором этаже.
– Туалет. Раковина. Есть будете где-нибудь еще, я не хочу, чтобы в доме воняло стряпней. Днем сидите подальше отсюда, в дом будет приходить маклер и покупатели, смотреть дом, – процедила она.
Бритт-Мари обратилась к ней как можно дипломатичнее:
– Позвольте принести вам извинения за мое вчерашнее поведение. Я не знала, что вы слепы.