И поспешила прочь, скрываемая тенями, и прошла последний отрезок пути до дома Банк. Клумба перед домом больше не пахла. И таблички «Продается» на газоне больше тоже не было. В прихожей пахло яичницей, собака спала на полу, а Банк сидела в гостиной в кресле, придвинувшись так близко к экрану телевизора, что Бритт-Мари хотелось предостеречь ее, объяснить, как это опасно для зрения, но потом ей пришла мысль получше.
– Можно спросить, кто сегодня играет?
– «Астон Вилла» с «Ливерпулем»! «Астон Вилла» ведет два-ноль! – возбужденно выкрикнула Банк.
– Ах-ха. Предположу, что здесь тоже болеют за «Ливерпуль», как, кажется, все дети в Борге.
– Рехнулась, что ли? Я болею за «Астон Виллу»! – процедила Банк.
– Можно спросить почему? – спросила Бритт-Мари – поразмыслив, она сообразила, что вообще впервые видит, чтобы Банк смотрела футбол по телевизору.
Вид у Банк был такой, словно она услышала полную чепуху. После некоторого раздумья она хмуро ответила:
– Потому что остальные за нее не болеют.
И добавила:
– А еще у них футболки красивые.
Второй аргумент представлялся Бритт-Мари чуть более рациональным. Банк подняла голову, убавила громкость телевизора. Отпила пива, откашлялась.
– На кухне есть еда. Если ты голодная.
Бритт-Мари покачала головой, крепко держась за сумочку.
– Скоро приедет Кент. Мы поедем домой. Он в своей машине, я – в своей, но он, конечно, впереди. Я не люблю водить машину в темноте. Лучше, если он поедет впереди.
Банк подняла брови, потом опустила. Встала, тяжко проклиная кресло, словно это кресла виноваты в том, что люди стареют.
– Не хочу вмешиваться не в свое дело, Бритт-Мари, но мне кажется, пора бы научиться водить машину в темноте.
Банк с собакой помогли Бритт-Мари снести вниз сумки и балконные ящики. Бритт-Мари вымыла посуду и прибиралась на кухне. Разложила столовые приборы. Почесала собаку за ухом. В телевизоре завопили, Банк ушла в гостиную, вернулась злая.
– «Ливерпуль» забил «Астон Вилле», теперь дваодин, – проворчала она.
Бритт-Мари в последний раз обошла дом, поправила коврики, шторы. Снова спустившись на кухню, сказала:
– Я не из тех, кто вмешивается не в свое дело, Банк, но я вряд ли могла бы не обратить внимания на то, что табличка «Продается» убрана с газона. Можно поздравить с продажей дома?
Банк горько рассмеялась:
– Издеваешься? Кто станет покупать дом в Борге? Бритт-Мари поправила юбку.
– Ах-ха. Прошу прощения, но если табличка убрана, то такое предположение вряд ли звучит неуместно!
Банк отвернулась к раковине, чтобы заняться посудой, но ее там уже не было.
– Ну, я собиралась-то в Борг ненадолго. Хотела поговорить с отцом. Думала, что теперь, когда он умер, это будет проще. Он не станет постоянно перебивать меня.
Бритт-Мари хотелось погладить ее по плечу, но было ясно – лучше этого не делать. В силу разных причин, хотя бы той, что палка Банк была в пределах досягаемости ее владелицы.
В дверь постучали, Банк выглянула в прихожую и ушла в гостиную, не открыв дверь, потому что знала, кто это. Бритт-Мари в последний раз окинула кухню взглядом. Ее пальцы почти коснулись стены. Приблизились настолько, чтобы ощутить ее, но не настолько, чтобы коснуться. Потому что они очень грязные. Бритт-Мари не успела отмыть их. Для этого ей пришлось бы провести в Борге больше времени.
Когда она открыла дверь, Кент с облегчением улыбнулся.
– Ну что, готова? – спросил он нервно, словно все еще опасался, что она передумает.
Она кивнула и уже взяла было сумочку, как вдруг мужчина в телевизоре заревел как безумный. Словно его кто-то ударил.
– Что там, господи? – выдохнула Бритт-Мари.
– Ну поехали же! А то пробки будут! – предпринял попытку Кент, но поздно.
Бритт-Мари вошла в гостиную. Банк на чем свет стоит крыла молодого человека в красной футболке, который носился кругами и орал так, что лицо у него стало лиловым.
– Два-два, «Ливерпуль» сравнял, два-два, – буркнула Банк и пнула кресло, словно это оно виновато.
Бритт-Мари была уже за дверью.
БМВ стоял на улице. Кент потянулся к ней из машины, но Бритт-Мари увернулась. Что, разумеется, выглядело в высшей степени неуместно – взрослая женщина бежит по улице, будто преступник от справедливого возмездия. Она, тяжело дыша, остановилась у бордюра: дыхание обжигало горло. Бритт-Мари обернулась, глядя на Кента; из глаз текли слезы.
– Что происходит, любимая? Пора ехать, – сказал он и умолк, увидев, в каком она состоянии.
Юбка мятая, но Бритт-Мари не расправляет ее. Волосы разлохматились – насколько вообще могут разлохматиться волосы Бритт-Мари. А благоразумие окончательно капитулировало – так что позволило ей повысить голос:
– «Ливерпуль» сравнял два-два! Я верю, они выиграют!
Большая голова Кента поникла, подбородок уперся в грудь. Кент весь сжался.
– Любимая, ты ведь не можешь их усыновить. А если бы и могла, то что? Когда-нибудь они перестанут нуждаться в тебе. Что тогда?
Она покачала головой. Упрямо и непокорно – не безнадежно и не скорбно. Словно задумала прыгнуть, хотя бы с бордюра.
– Я не знаю, Кент. Не знаю, что тогда.
Кент закрыл глаза и снова стал похож на мальчика на лестничной клетке.