Здесь была Бритт-Мари

— Тебе хоть зарплату платят за эту «работу»?

Бритт-Мари вонзила ногти в керамику, так что пальцам стало больно.

— Я не уголовник. Я не поеду на машине посреди ночи. Не поеду ни в коем случае, — прошептала она.

Кент покорно вздохнул:

— Нунуну, о’кей, тогда завтра с утра пораньше, если это так важно. С ума сойти, как эта деревня в тебя въелась! Любимая, ты ведь даже не любишь футбол!

Ногти Бритт-Мари медленно вышли из керамики. Большой палец погладил горлышко вазы. Поправил стоящие в ней тюльпаны.

— На днях я разгадывала кроссворд. Там был вопрос про пирамиду Маслоу.

Кент уже начал нажимать кнопки на своем мобильном телефоне, поэтому Бритт-Мари добавила в свое сипение жесткости:

— Она очень часто встречается в кроссвордах, эта пирамида потребностей. Я читала о ней в газете. Там про потребности человека. На нижней ступеньке — самые основные человеческие потребности. Пища и вода.

— М-м-м, — ответил Кент: похоже, он отвечал на СМС.

— И воздух, по моим предположениям, — тихонько прибавила Бритт-Мари.

Вторая ступенька пирамиды — «безопасность», третья — «общение», четвертая — «чувство собственного достоинства». Она все помнит точно, потому что этот Маслоу, вообще говоря, фигурирует в кроссвордах исключительно часто. Кажется, даже эти шутники его уважают.

— А на самом верху пирамиды — «самореализация». Именно ее Борг и дал мне, Кент. Самореализацию. Конечно, ты сочтешь это нелепым. — Она прикусила губу.

Кент поднял глаза от телефона. Пристально посмотрел на Бритт-Мари, глубоко и шумно сопя — как когда спит и вот-вот начнет храпеть.

— Ну да, ну да! Чего тут не понять, любимая. Все понятно. Это отлично, это просто офигеть! Самореализация. Офигенно.

— Я тоже думаю, что это офигенно, — прошептала Бритт-Мари и взяла его за руку.

Кент кивнул, широко усмехнулся:

— Ну что, теперь ты и это получила? А завтра едем домой!

Бритт-Мари прикусила губу и выпустила его руку. Крепче прижала к себе вазу и стала протискиваться наружу из машины.

— Черт возьми, любимая! Ну не обижайся! Сколько продлится эта работа? Сколько времени ты еще на этой должности?

— Три недели, — с трудом выговорила Бритт-Мари.

— А потом? Когда три недели кончатся, а другой работы у тебя не будет? Останешься жить в Борге в статусе безработной? — прокричал он ей в спину.

Бритт-Мари не ответила; Кент вздохнул и вышел из машины.

— Ты же понимаешь, милая, что это — не твой дом?

Бритт-Мари знала, что он прав.

Кент успел догнать ее. Бритт-Мари остановилась и прикусила щеки. Кент забрал у нее вазу с тюльпанами, внес в дом, Бритт-Мари медленно вошла следом. Кент склонил свою большую голову.

— Прости, любимая, — сказал он, и обе его руки мягко обхватили ее подбородок.

Они стояли в прихожей, Бритт-Мари закрыла глаза. Он поцеловал ее веки. Он часто делал так, в самом начале, когда мама только-только умерла. Бритт-Мари тогда осталась совсем одна на свете — пока Кент не оказался на лестнице в тот день, когда она перестала быть одна. Потому что она была нужна ему, а человек не одинок, когда он кому-то нужен. Поэтому Бритт-Мари так любит, когда он целует ее в закрытые глаза.

— Я просто сильно нервничаю. Из-за завтрашней встречи. Но все будет хорошо. Обещаю, — пообещал Кент.

Бритт-Мари хотелось ему верить. Он усмехнулся, поцеловал ее в щеку и попросил не беспокоиться. Завтра утром он заедет за ней в шесть часов, чтобы не попасть в пробку. Потом пошутил: «А то вдруг из Борга выедут все три машины одновременно! Дорога будет забита!» Бритт-Мари улыбнулась, словно это смешно. И стояла в прихожей за закрытой дверью, пока он уезжал.

Потом поднялась по лестнице, застелила кровать. Подготовила сумки. Сложила полотенца. Снова спустилась, вышла из дома и пошла через Борг. Темный и тихий, словно вымерший, словно никакого кубка не было и в помине. Но в пиццерии горел свет, изнутри доносился хохот Банк и Личности. И другие голоса. И звон стекла. И песни про футбол, и другие песни из репертуара Банк: их тексты Бритт-Мари находила совершенно неуместными для воспроизведения.

Бритт-Мари отперла дверь молодежного центра, зажгла свет на кухне. Села на табуретку, надеясь, что крыса скоро явится. Крыса не шла. Бритт-Мари сидела, держа телефон в сложенных лодочкой ладонях, словно телефон тот был жидкий, очень долго, потом набралась решимости, набрала номер. Девушка из службы занятости ответила после третьего раза.

— Бритт-Мари? — выговорила она спросонок.

— Позвольте попросить вас об увольнении, — прошептала Бритт-Мари.

Судя по звуку на том конце, девушка споткнулась и что-то перевернула. Может быть, лампу.

— Нет, нет, малыш, мама просто поговорит по телефону, ложись и спи, кроха, — услышала Бритт-Мари ее голос.

— Что вы хотите этим сказать? — поразилась Бритт-Мари.

— Простите. Я говорила с дочкой. Мы уснули на диване, — извинилась девушка на том конце.

— Я не знала, что у вас есть дочь, — просипела Бритт-Мари.

— У меня две, — ответила девушка; судя по звуку, она включила на кухне свет и поставила кофе на огонь. — Который час? — спросила она.