Здесь и сейчас

– Ты знаешь, я тогда думала, что мама после случившегося его из жизни вычеркнет, заставит себя забыть. Мы же всегда считали, что мама должна нами гордиться. А мама единственная, кто его не бросил. Она даже в Египет не вернулась и осталась здесь. Папа вернулся – у него там хорошая должность была, а мама осталась. Все время, что Любомир сидел, передачи возила, на свидания ездила. Никогда ни словом его не упрекнула, ни разу не напомнила, что он сделал. На фабрику ее обратно не взяли на прежнюю должность, потому что она контракт с Египтом разорвала, так она устроилась на работу в химчистку. Там был график работы довольно свободный, а ей нужно было время, чтобы к сыну ездить. Ты себе не представляешь, сколько она часов в очередях провела, чтобы передачи передавать. Мне казалось, что она и про меня забыла совсем, жила только передачами и свиданиями. Да еще на кладбище часто ходила.

– Неужели мама не заметила подмены? Неужели не увидела, что ты не Вера?

Надежда пожала плечами:

– Не знаю, иногда мне казалось, что она все видит, но молчит. Сначала, наверно, в самом деле не замечала – столько всего сразу навалилось. Похороны Нади, да еще сын в тюрьме и Кира в больнице. У Киры, когда узнала, сердце не выдержало, ее на следующий день с инфарктом в больницу увезли, а через две недели мы и ее хоронили. Страшно вспомнить, что у нас дома тогда было. Мама с папой ведь только через два дня прилетели, я им даже позвонить боялась, не знала, как сказать. Представляешь, я их одна встречаю в аэропорту, жду и слова придумываю. А слов никаких не понадобилось, мама, когда меня увидела, сразу поняла, что беда случилась. Да и я зареванная, с распухшим лицом, ноги подкашиваются – разве разберешь толком, кто из дочерей перед тобой? А потом…

Она замолчала, ушла в себя, как в раковину.

– А как умерла Марина? – спросила я, запнувшись на имени. Хотела сначала назвать ее мамой, но почувствовала, что не могу. Не имею права. Ведь моей матерью была совершенно другая женщина, и, отчего она умерла, мне ли не знать.

– Мама? – то ли уточнила, то ли поправила меня Надежда. – Она ездила на свидание в тюрьму и на обратном пути попала под машину. Это было перед самым Любкиным освобождением. Должно быть, была сильно расстроена, задумалась и шагнула на проезжую часть вне перехода. Водитель самосвала не успел затормозить.

– А Николай, ее муж? Где сейчас ваш отец, тоже умер?

Я снова не сказала «наш отец». Ваш.

– О, у него, я надеюсь, все хорошо, – грустно усмехнулась Надя. – Вернувшись в Египет, он нашел там дамочку из русских сотрудниц и по возвращении в Советский Союз прямо к ней переехал. Дамочка из русских при ближайшем рассмотрении оказалась из еврейских, и, когда мама погибла, наш вдовец официально оформил отношения, вместе с женой отправился на ПМЖ в Америку. Тогда как раз выпускали. Видишь, хоть кто-то в нашей семье сумел приобщиться к великой американской мечте.

Она снова покрутила тонкими пальцами пузатый бокал, поболтала содержимое, задумчиво наблюдая за плеском коньяка. В ее голосе отсутствовали какие бы то ни было интонации, никакой эмоциональной окраски, голая констатация. Она встала, подбросила дров в камин, кочергой поворошила угли.

– Странная штука жизнь, да? – заметила, сидя на корточках, спиной ко мне. – Именно папа, который всегда горой стоял за нашу родину, взял и соскочил. Он сначала звонил мне часто, потом реже, а теперь совсем редко.

Она внезапно коротко рассмеялась, вставая, и этот негромкий механический смех неприятно резанул мои уши.

– Но почему же этого не сделала ты? Ты же мечтала, ты для этого стала Верой?..

– Ты имеешь в виду Уолтера? Ну, для меня накрылся медным тазом наш завидный жених. Забыла, я же, в отличие от тебя, по-английски еле-еле два слова могла связать? Как раз Уолтер представлял для меня реальную опасность.

– Ох, и как же ты выкрутилась?

– Пришлось сослаться на душевное потрясение, сильный стресс, вызванный смертью сестры и семейными проблемами, невозможность оставить маму одну. Я с ним даже по телефону отказалась разговаривать, мама сама с ним объяснялась, передала мой отказ, просила не приезжать. Я, кстати, и с музыкой разделалась раз и навсегда тем же способом – сказала, что не могу себя заставить сесть за пианино, даже инструмент продала. – Надя внезапно оживилась, словно припомнила что-то особенное. – Да, кстати, тебе же тогда звонил Давид, просил встретиться и поговорить. Думаю, он хотел вернуть ваши отношения.

Мне казалось, что я полностью владею собой, что я, наконец, заставила себя отделиться от Веры, научилась смотреть со стороны. Но известие о Давиде, о том, что он не бросил тогда меня – или Веру? – наполнило радостью сердце. Словно с моей нынешней, настоящей души упал массивный груз, словно я – именно теперешняя я! – прочувствовала внезапно собственную женскую неотразимость.