Здесь и сейчас

Она размахнулась холеной рукой, что бы дать пощечину. Михаил перехватил ее руку, крепко сжав тонкое запястье. Глаза у него были злые. Лида никогда не видела у него таких злых, страшных глаз. Она испуганно отшатнулась, пытаясь вырвать руку из стальных пальцев.

– С ума сошел?! Больно же! Пусти! – пискнула она.

Михаил приблизил свое лицо к ней.

– Попробуй еще раз, и я тебя убью! Поняла?

Не дожидаясь ответа, он пошел к выходу из здания аэропорта.

Всю дорогу Лида молчала, с надутым видом глядя в окно.

Скотина! Она ему устроит! Еще руку на нее посмел поднимать, ничтожество!

Дома она заперлась в спальне и не выходила до вечера. На часах было почти восемь. Лида решила, что нужно пойти поесть. Если она игнорирует мужа, наказывая его за грубое, хамское поведение, то это не значит, что она должна умереть с голода. Она открыла дверь. В квартире было тихо и темно. Наверное, заперся у себя в комнате, сердито подумала она. С каким бы удовольствием она вцепилась длинными острыми ногтями в его притворно-добродушную физиономию! За все бы с ним рассчиталась. Всю эту его, доводящую ее до бешенства, невозмутимость, эту улыбку разом бы стерла с его лица. Разодрала бы в кровь. Но ведь и впрямь же убьет. В аэропорту он не шутил. Не просто припугнул. Она это почувствовала. Надо же, оказывается, ее лопух муженек способен на такие бурные проявления эмоций.

Лида прошла на кухню. Готовить ей было лень. Она съела пару бутербродов и запила молоком, прямо из пакета. Мог-бы и приготовить, что-нибудь к ее приезду, или заказать. Чем он тут занимался, пока ее не было? На диване валялся или трахал свою шлюху?

Чувствуя сильное раздражение и необходимость его выплеснуть, Лида пошла к двери в комнату мужа. Сейчас она ему все выскажет! Уж говорить-то он ей, точно, не может запретить.

За дверью было тихо. Лида приоткрыла ее. Включила свет. Комната была пуста. В прямом смысле этого слова. Стены и мебель. Никаких вещей мужа не наблюдалось. Лида недоверчиво посмотрела по сторонам. Подошла к шкафу. В шкафу сиротливо болтались пустые вешалки. Лида оторопела. Совсем, что ли спятил сегодня? Что за фокусы?

Ощущая уже не раздражение и даже не злость, а самое настоящее бешенство, она схватила телефон и набрала номер. Муж не ответил. «Сволочь!» – заорала она в трубку, в которой раздавались протяжные гудки.

«Ничего, никуда он не денется. Пару дней подурит и приползет!» Но что-то подсказывало, что нет, на этот раз не приползет. Но что же тогда делать ей?!

Лида огляделась по сторонам, не желая верить в произошедшее. Как будто все еще надеясь, что это идиотский розыгрыш, глупая выходка ее малахольного муженька. На диване лежал конверт. Она не заметила его сразу на светлом покрывале. Лида взяла белый прямоугольник в руки и заглянула внутрь. Деньги. Тонкие пальцы быстро пересчитали купюры – тридцать тысяч. Она застыла, не в силах пошевелиться, придавленная чувством безысходности. Тридцать тысяч! Что с ними делать? Это чуть больше зарплаты какой-нибудь учительницы. Как она сможет прожить на эти копейки? Она-то не учительница. Она привыкла к другой жизни. Лида судорожно вздохнула, ей казалось, что в комнате не хватает воздуха. Сволочь! Вся ее жизнь превратилась в жалкие подачки благодаря ему, жалкому, отвратительному человеку!

Понятное дело, что кредит он выплатит – он же на его имя оформлен. Но помимо кредита есть еще все остальное. Много всего остального. Как жить ей, если эта скотина решила от нее сбежать? Вернее сказать, на что ей жить? На гроши, которые он ей оставил? Как будто кинул кость собаке! Лида села на диван и горько заплакала.

–

Михаил вошел в комнату и поставил на пол две спортивные сумки со своими вещами.

Комната напоминала гостиничный номер советских времен. Страшненькая, убогая мебель, с прямыми углами, без каких-либо изысков или претензии на красоту и удобство.

Продавленный диван с потертой, местами лоснящейся, как заношенные брюки, обивкой. Пара допотопных стульев, как и диван с протертыми сидениями. Михаил обвел равнодушным взглядом унылую полутемную комнату. На уют ему было плевать. У него этот уют уже из ушей вылезал. Не раздеваясь и не заботясь о сомнительной чистоте диванной обивки, он лег на него.

Можно было позвонить Димке или Нестору и пожить некоторое время у них, пока не подвернется что-нибудь, получше этой убогой комнатушки. Но сегодня ему не хотелось ни с кем разговаривать. Что-то объяснять. Друзьям можно было ничего и не объяснять. Но видеть ему тоже никого не хотелось.

Положив руки за голову, он неподвижно лежал, глядя в облупившийся, посеревший от времени потолок, с рыжими разводами от протечки в одном из углов. В голове не было никаких мыслей. Сейчас он не думал ни о Насте, ни о Лиде, ни о своей неудавшейся и теперь уже закончившейся семейной жизни. Он чувствовал удивительную легкость. Чувствовал себя свободным. Свободным от всего. Впервые за долгое-долгое время.