Здесь и теперь

В конце концов как‑то вечером, идя по Каменному мосту, я оглядываюсь, вижу, что рядом никого нет, и выбрасываю узелок в Москву–реку.

Глава семнадцатая

1

Надо же было так случиться, что в многомиллионной Москве на улице судьба снова столкнула меня с Игнатьичем. И при каких обстоятельствах!

В тот день пришлось испить ещё одну горькую чашу — в последний раз идти на студию, рассчитываться, забирать в отделе кадров свою трудовую книжку и получать сто пятьдесят рублей в бухгалтерии за сценарий «Поздравления».

Вроде бы пора уж было привыкнуть к унижению, неудачам, из которых складывалась, казалось, вся жизнь. И все‑таки это последнее посещение киностудии навсегда (я знал это) отбрасывало от способа воздействия на мир, нравящегося больше всех остальных.

Шел длинным коридором к отделу кадров, шёл мимо дверей с табличками — названиями снимающихся кинокартин, кивал тем, кто, опустив глаза, кивал мне, и, прекрасно понимая, что эти будущие кинокартины — одна чуть лучше, другая хуже — все делаются по ложным принципам, обрекающим их на бессилие, на мотыльковый век, тем не менее ловил себя на мысли: «А может, позвонить Дранову? Чтоб вмешался. Или Нурлиеву?»

В отделе кадров я расписался и получил из рук женщины с пустыми глазами синенькую трудовую книжку, где было выведено: «Уволен по п.1, ст.33 КЗоТ РСФСР (по сокращению штатов)».

Когда шёл в бухгалтерию, встретилась Наденька.

— Господи, мне сказали, вы здесь. Артур, надо бороться! По крайней мере, они должны вас трудоустроить.

— Скучное слово, Наденька. От него воняет безнадёжностью. Обождите, если можете.

Зашел в бухгалтерию, предъявил паспорт, получил в кассе гонорар и двадцать восемь рублей окончательного расчёта. «Если фильм зарубили, он не пойдёт, с какой же стати платят за сценарий?» — мысль мелькнула и ушла.

Захотелось на прощание угостить Наденьку. Мы спустились в так называемый «творческий буфет», я усадил её за столик, а сам прошёл к стойке, взял у буфетчицы две чашки кофе, два стакана апельсинового сока, четыре пирожных.

Повернувшись от стойки с нагруженным подносом в руках, заметил в буфете Гошева.

Гошев стоял у прохода между столиками, разговаривал с нарумяненной, обвешанной бусами и цепочками редакторшей:

— Еще два года назад собственными руками зарубил бы этот сценарий. Я вас понимаю, Виолетта Владимировна, но сейчас, если сверху дают добро, — почему не пропустить? — Я прошёл рядом, я слышал эти слова, видел эту циничную, плотоядную ухмылку. — Извинитесь перед автором, напишите другое редзаключение. Получится плохой фильм — не мы будем виноваты, хороший — нам галочка. Ну, пока. Меня дней десять не будет — я лечу в Мексику представлять картины на фестиваль.

Это «лечу в Мексику» особенно задело меня. Даже поразился, как задело.

Гошев ушёл. А я все сидел, машинально помешивал ложечкой сахар в кофе. Наденька опять говорила о том, чтоб не волновался, что у неё есть знакомый юрист, она пойдёт к нему, узнает, а я все думал о том, почему так резанула эта Мексика. Зависть? В конце концов я и сам успел побывать за границей лет десять назад. К тому времени вышли две книжки стихов, приняли в Союз писателей и тут же включили в состав делегации, выезжавшей по линии ЦК комсомола в Болгарию.

Это была самая настоящая заграница. Даже родное Черное море казалось там, у Бургаса, совсем иным. И горы. И городки с черепичными крышами и длинными вязанками красного перца, свисающими вдоль балконов; и София, где на каждом углу под яркими тентами можно было сидеть, пить кофе, разглядывать прохожих, чужую, бурлящую жизнь… Я не был бы самим собой, если б в ту поездку не случилось приключения, какое бывает не с каждым… Циничная, наглая сволочь летела в Мексику представлять мою страну, мою Родину.

Наденька вдруг привстала.

— Артур, вы, по–моему, побледнели.

— Это по–вашему… Сегодня день не постный? Тогда почему не едите пирожные?

— Спасибо. Между прочим, звонила мать нашего Игорька, просила показать фильм. Ох, зачем я вам все это говорю?..

— У вас есть их телефон? Давайте запишу. Надо заехать, объяснить ситуацию.

— Это мой Костя, когда принесёт двойку из школы, говорит: «Мам, опять ситуация…» Артур, Нина рассказывала, что постоянно встречает вас в лаборатории. Вы тоже стали туда ходить?

— Занимаюсь. А что?

Наденька вздохнула, потом с горячностью выпалила:

— Дьявольщина! Убеждена: все это дьявольщина, Артур. Боюсь, погубите свою душу. Там изучают всякие «глубины сатанинские», как в Писании говорится. Нина мне рассказывала. Но она, хоть и хороший человек, вся в гордыне. А вы‑то? Вас‑то что там прельщает? Ну что вы смотрите? Дура? Артур, по–моему, вы не слышите меня, не видите. А я всегда рядом. С вами…

— Знаю, Наденька, знаю. Должен идти. Что теперь вы делаете?

— В подготовительном периоде к полнометражной картине — «Частная жизнь токаря Сергеева». Производственная тематика. — Наденька погасла. Лицо её стало таким же пепельным, как и её красивые, поднятые кверху волосы. — Артур, прошу хотя бы об одном, умоляю: не ходите в вертеп. «Блажен муж, иже не идёт в совет нечестивых…»