Здесь песок чище

Фотокопии анкеты положили в нейлоновый пакет, который, получив гриф "совершенно секретно" и сургучные печати, был отправлен в группу "южного направления", к Льюку. Его глаза, увеличенные стеклами очков, пробежали по скупым строчкам, чтобы удостовериться, насколько полученный материал соответствовал запросу. Одну из копий он спрятал и затем позвонил по телефону:

— Слушай… Да, это Льюк. Копии анкеты уже у меня. Ах ты сам придешь? О’кей, я тебя жду.

Пять минут спустя Рональд и Льюк вместе изучали анкету. Льюк делал пометки синим карандашом в тех местах, которые вызывали у него сомнение. Затем, оторвавшись от анкеты, спросил:

— Что ты думаешь?

Рональд изобразил недовольную улыбку. Он считался крупным всезнающим экспертом. Это был гений бюрократии, который долгие годы участвовал в процессе накопления бумаг, перфокарт, фотографий, кассет, роликов, и все прибегали к его помощи в случае сомнений, затерявшейся информации, ошибок, технических недоразумений или, как в данном случае, затруднений в принятии решения.

— Я, — говаривал он, — прошел целый университет за десять лет работы здесь.

Эта часто повторяемая фраза содержала скрытый намек на таких работников, как Льюк, которые целиком полагались на машинную память и похвалялись своей принадлежностью к дипломированным специалистам, к "ученым".

— То, что я думаю, возможно, не устроит тебя. Возражение первое: почему мы должны передавать секретную информацию для ДИНА? Возражение второе: я бы не стал передавать данные о человеке, личное дело которого изъято в связи с секретной операцией. Возражение третье: передача информации, в которой имеются противоречия, не украшает передающего.

— Это дело начальства, передавать или нет информацию для ДИНА, — возразил Льюк. — Кто мы такие, чтобы возражать?

— Мы? — Рональд постучал указательным пальцем по лбу. — Мы ни много ни мало думающие существа, с мозгом в черепной коробке, а не холодные машины, вроде этих. Никто не имеет права заставлять нас работать для других. Тем более бездумно.

— Ты все время выступаешь против машин и, как я вижу, еще и против чилийской хунты.

— Меня не интересует международная политика, пока она прямо не затрагивает нас. О чилийцах я не хотел и не хочу ничего знать.

— А я-то подумал, что ты наконец подпал под влияние какой-то определенной тенденции. Ведь есть, например, люди, которые называют хунту неофашистской, указывают, что на нее работают типы вроде Вальтера Рауфа, служившего в гестапо.

— Повторяю: все это меня не интересует. То же самое я бы сказал, будь то просьба "сюрте" или "сигуранцы". Я предпочитаю быть осторожным в связях с заграницей. Кроме того, здесь ясно сказано: необходимо разрешение руководства. Именно руководства, потому что этот субъект замешан в серьезном деле. "Пересмешник" готовится во Флориде, его контролируют в самых высоких сферах. Не так ли? Поэтому не лучше ли проконсультироваться с руководством?

— О’кей, старина. Будь по-твоему. Ты всегда умеешь настоять на своем.

Льюк, как всегда, выбрал путь полегче. Он был в том возрасте, когда люди предпочитают жить без забот. У него еще будет время, чтобы стать брюзгой и упрямцем.

Рональд, удовлетворенный своей новой победой, поинтересовался, что означают пометки, сделанные на анкете.

— Они уже ничего не значат, не стоит их обсуждать. Наверняка все прояснится, когда мы посмотрим его дело, если оно, конечно, попадет к нам. Просто здесь есть несоответствия. Посмотри, он вступает в "Альфу-66", организацию, которая борется против Кастро, в семьдесят втором году, год спустя, в семьдесят третьем, получает водительское удостоверение во Флориде. А политическое убежище в США, в Майами, он получает только два года спустя после вступления в "Альфу" и год спустя после получения удостоверения. Видишь, какие бюрократические ляпы бывают! Как тут после этого не сойти с ума бедным машинам.

— Всегда помни, мальчик: в нашей фирме все возможно, а то, что невозможно, должно выглядеть возможным. Может быть, это противоречие имеет для кого-нибудь практический смысл.

— Это можно выяснить только из его личного дела.

Рональд воспользовался паузой, чтобы снова высказать мнение опытного человека:

— Знаешь, даже и личное дело может ничего не дать. Посмотри, он упоминается в связи с операциями нашей разведки, но ничего не сказано о результатах. Иногда пишут только регистрационный номер и ничего больше. А что значит слово "отрицательное"? Что ничего не нашли? Или мы что-то подозревали, но он сумел вовремя запутать следы? И кто знает, сколько может быть других вариантов? Если опросить сейчас свидетелей, то они ответят; "Дел много, разве все упомнишь". Работают, не думая, что однажды, через много лет, не так-то легко будет разобраться во всех этих бумагах. Нужно проконсультироваться наверху, взять его дело, опросить тех участников событий, кто еще продолжает с нами работать. Но лично я не стал бы возиться со всем этим ради иностранной фирмы.

— Так будем запрашивать или нет?

— Запрашивай, запрашивай, это лишь мои личные предубеждения.

— Я люблю заканчивать начатое.