Здесь, под небом чужим

Я осталась стоять. Голова моя ничего не соображала, думать я не могла, но и лечь тоже не могла. Вспоминаю сейчас об этом с большим ужасом, чем испытывала тогда. Почему-то я предпочитала встретить свою судьбу стоя.

Грохнул залп, потом еще один. Пуля ударила в стену прямо над моей головой. Потом еще две. Я все еще была жива. Не помню, куда делись солдаты, не помню, что вокруг меня происходило. Помню только, что повернулась и увидела три глубокие выбоины в ярко-желтой стене, а вокруг них – белые круги осыпавшейся штукатурки. Две пули ударили вместе, третья – немного в стороне. Пули эти могли быть моими пулями. Всё, что было потом, – сплошной кошмар, подробности слились, они будто окутаны туманом. Ощущала невыразимый ужас и отчаяние. Бегут люди, падают, встают или остаются лежать, крики, стоны, грохот выстрелов, где-то долбят пушки, висит плотная пелена пыли… До дома Ю. я добралась только к шести часам.

Весь следующий день стрельба вдали не умолкала и непрерывно звонили колокола. Слуги забаррикадировали входные двери. Ночь и еще день мы провели в ожидании нападения. Ночью в ворота кто-то колотил, мы прислушивались, затаив дыхание. Но свет у нас нигде не горел, а дом отделялся от улицы высокой стеной. Мародеры барабанили в ворота и стену, потом несколько раз выстрелили в сторону дома и удалились.

Утром опять кто-то заколотил в ворота. Ворота из густых металлических прутьев, а дом от них далеко. Из окна моей комнаты на втором этаже не разглядеть, кто барабанит, видно только, что это некто в солдатской шинели. Один, без толпы. Ворота заперты, солдат продолжает стучать. Стучит и стучит. Наконец вижу, как туда направляется дворецкий и начинает переговоры с тем, кто за воротами. Солдат лезет за пазуху и что-то показывает дворецкому. Документы? Наконец, калитка отперта, и в сопровождении дворецкого солдат идет к дому. И вдруг узнаю: это же Антон! Антоша. Тут в глазах помутилось, я сползла на пол и больше не помню ничего. Это был первый и последний обморок в моей жизни. Потом я открыла глаза, увидела Антошу и обняла его.

Доктор Лобачев

Она лежала на полу, белыми ногами к окну. Халат распахнулся, обнажился белый живот. Мертва? Бросился к ней. Пульс бьется, – обморок. В мешке нашатырь. Вытащил, дал понюхать. Она медленно открывала глаза. Потом села и обняла меня.

– Ты меня бросил, – сказала она. – Зачем ты меня бросил? Как ты смел меня бросить? Не знаю, как мне жить без тебя.

Заплакала, потом сквозь слезы:

– Мы погибнем.

Ночью мы сильно любили друг друга.

Через несколько дней стрельба утихла, и мне удалось с помощью давних приятелей покойного отца моего проникнуть в банк и забрать Машины драгоценности. Потом мы вернулись в Петроград.

Документ № 312

(подлинная рукопись, перевод с английского, второй отрывок)

В середине июня Антоша пришел из своего госпиталя в страшной тревоге. Посетил его прежний сомнительный шофер Иван, он же – Иннокентий Колокольцев. Теперь он стал большевистским комиссаром. Предупредил Антошу, что на днях начнутся аресты бывших офицеров, а также всех, кто имеет отношение к высшей аристократии и семье Романовых. Вам нужно скрыться, сказал Иван (спасибо ему). Между тем мы и сами об этом подумывали. Первым же и задолго до Ивана заговорил о побеге папа. Но тогда все еще было каким-то смутным, неясным, а теперь вдруг стало совершенно определенным и страшным. Сам папа ехать с нами не хотел. Боялся, что здоровье не позволит ему пуститься в рискованное путешествие, и он может сделаться нам обузой. Мысль о предстоящей с ним разлуке меня останавливала, но он упрямо уговаривал меня и Антошу бежать. Перевесило, в конце концов, то, что я была беременна. По Антошиным расчетам, срок беременности составлял около трех месяцев.

Мы решили пробраться в зону, оккупированную немцами, в Малороссию, которая теперь называлась Украиной. Большевики там пока еще не властвовали. Нужно было немедля достать документы. Даже для короткой поездки требовались всяческие комиссарские разрешения и удостоверения. И тот же самый шофер нам помог. От него мы получили бумагу на поездку до Пскова. А граница дальше, в Орше. Решили, что до Орши как-нибудь доберемся.