Здесь шумят чужие города

Растеряла по дорогам годы,
Отпустила по ветру друзей.
Что ж осталось от моей свободы,
Что осталось мне от жизни всей?

Только солнца дым неуловимый,

Что к траве сияющей приник,
Только сердца стук неутомимый —
Тишину внушающий язык.

«В гулкий час предутренних молений…»

В гулкий час предутренних молений
Опустись тихонько на колени,
Не зови, не жди, не прекословь.

Помолись, чтобы тебя забыли,

Как забыли тех, что прежде были,
Как забудут всех, что будут вновь.

1928. Апрель.

«Так это снова не мои пути…»

Так это снова не мои пути?
Другим — и блеск, и зелень, и прохлада.
Весенним днем мне не о ком грустить
И поджидать мне никого не надо.

Пойду одна в кудрявый буйный сад

Послушать птиц: они неутомимы,
И говорят о том, что все любимы,
Что все хранимы Богом, говорят.

«Оттого что на улицах звон и огни, и пакеты…»

Оттого что на улицах звон и огни, и пакеты,
Оттого что на небе морозная кружится муть,
Я забыла грустить, я забыла и кто ты и где ты,
И куда этот гладкий, укатанный шинами путь.

Черных елок ряды, а за ними лучистые двери,

Золоченые ангелы пляшут за темным окном.
От рассыпанных хвой, от рождественских детских поверий
Веет льдом и смолой, будто здесь не чужбина, а дом.

Вот большими шагами, укутано в шубу большую,

Приближается счастье, мое ли, чужое ли, чье?..
Я сложила сегодня веселую песню такую,
Чтобы славить мороз и пустое, простое житье.

Берлин. Декабрь 1928

«Втекай, лазурь, струись в мои глубины…»

Втекай, лазурь, струись в мои глубины,
Палящий пламень радости и бурь,
Чтоб билась кровь тревогой голубиной
В мой дом, в мой сон, в мой стон втекай, лазурь.

Большим окном, огромною тоскою

Мой дух открылся на твои моря.
О, пусть его ничем не успокою,
О, пусть меня уводит за собою
Бессонная, бездонная заря!

1930. Март

«Я не пишу и не творю…»

Я не пишу и не творю,
А только тихо и покорно
Плыву в горячую зарю,
Что мне открылась ночью черной.

И разве то моя вина,

Что ежедневно, ежечасно
Я, Божий колокол напрасный,
Звенеть и петь осуждена.

«Весною душа устала…»

Весною душа устала,
Ей каждая боль больней,
И даже ребенок малый
Приказывать может ей.

И только одно покорно,

Безвольно твердит она,
Как птица на ветке черной.
Которая петь должна.

Март 1933

«Господи! Умереть бы сразу…»

Господи! Умереть бы сразу,
Никогда не поднять бы век.
Не увидеть небес алмаза,
Голубых и горячих рек.
Господи, потонуть бы сразу,
Позабыть бы себя навек.

Долго ли я скитаться буду,

Раздавать, расточаться всюду
И от скудости умирать?

Ты пошли мне совсем простое

Золотое счастье земное,
Или дай мне уснуть опять.

1931

«Странно, что здесь Париж…»