Здесь слишком жарко (сборник)

После приезда в Израиль он в течение нескольких месяцев искал работу, но безрезультатно. В Израиле никогда не было недостатка в инженерах, тем более – главных. Он и не роптал по этому поводу, а просто пошел работать на стройку сварщиком.

Он умел буквально все, был мастером на все руки и чуть ли не с детства все в доме делал сам. Это его и выручило в Израиле. Он работал по 12 часов в день, получая за свой труд минимальную оплату. Работа была тяжелая, на постоянным солнцепеке, а зарплата – мизерная. Но он не жаловался.

Он вообще никогда ни на что не жаловался– ни на здоровье, ни на жизнь, ни на людей. Большинство из тех, кто приехал вместе с ним и с кем довелось вместе учить язык или работать, жаловались на жизнь, досадовали на то, что вообще приехали. Он никогда в этих разговорах не участвовал, а только лишь глубже замыкался в себе.

Когда он умер, многие недоумевали, как так: ведь он никогда ни на что не жаловался и как бы в заключение добавляли – «странно». Действительно странно.

По еврейскому обычаю, его похоронили в тот же день.

Жена, будто компьютер, зависла между двух миров. Она все никак не могла осознать обрушившееся на нее несчастье. Совсем недавно они въехали в только что купленную квартиру. Они мечтали об этом: иметь квартиру в центре – здесь и с работой легче, и детям можно дать образование получше, и уровень культуры выше, и вообще… Наконец, цель была достигнута. Они продолжали тяжело работать – ссуды на покупку квартир нужно было возвращать, детей нужно было растить, да и самим как-то жить. И они работали в две смены: она – в доме престарелых, он – сварщиком на стройке. Дети быстро освоили незнакомый язык и успешно учились в местной школе. И вдруг… Такой сильный и надежный, Алексей вдруг навсегда исчез из их жизни.

Он умер когда ее не было дома – она была на работе. Мертвого отца обнаружила старшая из дочерей и позвала соседей. Те вызвали скорую, но врачи Алексею помочь уже не смогли.

Она слушала рассказ очевидцев о том, как все произошло и каждый раз надеялась, что конец рассказа будет другим. Но все рассказы, сильно отличавшиеся друг от друга в деталях, всегда заканчивались одним и тем же: он умирал.

Через какое-то время она вдруг почувствовала, что о многом не успела ему сказать, о многом не успела спросить. С тех пор как они приехали в Израиль, у них совершенно не осталось времени друг для друга. Он приходил с работы уже затемно, весь черный от усталости. Часто жены не было дома – она была на смене. То время, что оставалось после работы, сжирал быт. Им предстояло выплатить ссуды, купить кучу необходимых вещей в дом, и разговоры обо всем этом стали основной темой их общения.

В Союзе она в течение пятнадцати лет проработала медсестрой. Приходилось работать и в родильном отделении, и в хирургии, и где только она не работала. В Израиле ее опыта оказалось недостаточно, и она пошла работать в дом престарелых. Весь день она таскала на себе и мыла стариков, получая 5 шекелей в час. Чтобы заработок был более или менее приличным, приходилось работать в две смены.

За то время, что она прожила в Израиле, ей казалось, что она впала в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она перестала чувствовать и думать. Все стало безразличным. И лишь смерть Алексея вывела ее из этого оцепенения. Она вдруг почувствовала потребность, неутолимую жажду видеть его, говорить с ним.

С тех пор как он умер, она перебралась в салон. Спала теперь она совсем мало. Заходя в их общую комнату, Вика теперь подолгу стояла здесь, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в темный угол. Ей казалось, что если постараться и сосредоточиться, то она услышит знакомый звук его шагов или хотя бы шорох, или хоть что-нибудь, едва заметное но неоспоримо свидетельствующее о том, что он жив и находится здесь. Иногда она проводила в этом ожидании целые часы.

Во сне он часто приходил к ней и стоял возле их кровати, загадочно улыбаясь. «Так значит ты жив?!» – спрашивала она. В ответ он лишь печально улыбался. «Но вот ведь ты здесь, такой же как и я, в чем же мы отличаемся друг от друга?» – спрашивала Вика. Но он лишь с сожалением смотрел на нее и не спеша удалялся. «Как же поговорить с ним теперь? Ему ведь теперь даже не позвонишь», – думала женщина.

Наконец она решила написать ему письмо. Она долго писала обо всем, что довелось передумать и пережить за это время. Писалось ей легко, как будто бы она освобождалась, наконец, от безжалостных тисков одиночества и смерти.

Лишь когда письмо было готово, она всерьез задумалась о том, как же его передать ему. Она не боялась выглядеть смешной, но вместе с тем ясно осознавала всю бесперспективность своих обращений на почту, на телевидение или на радио. Кто поможет ей? Неужели эти равнодушные и надменные чиновники с непроницаемыми лицами из Института Национального Страхования или надменные дамы из Министерства иммиграции?

Целиком поглощенная своей заботой, она бродила по городу в поисках человека или людей, к кому можно обратиться со своей просьбой. Так прошел весь день.