Здесь слишком жарко (сборник)

Ещё не осознавшие до конца происходящее, но уже насмерть перепуганные, дети помогли перевести ей страшную правду о том, что их отца и ее мужа больше нет. Он прыгнул с перехода, соединявшего два новых многоэтажных здания в Университете. Переход располагался где-то на уровне восьмого этажа. Он, оказывается, часто приходил туда, блуждая по многочисленным коридорам. Это было одно из мест, куда он уходил каждое утро будто бы на работу. Здесь он бесцельно блуждал с утра до вечера, возвращаясь домой лишь с наступлением темноты. Поначалу он часто заходил в библиотеку, подолгу с интересом читая книги и журналы. Потом это занятие показалось ему бессмысленным, и он все чаще стал наведываться в новое высокое здание. Здесь он задумчиво бродил по коридорам и все чаще выходил на мост, соединявший два корпуса здания, и задумчиво смотрел вниз. В самом низу здания располагалась лаборатория, где проводились эксперименты над животными. Зимой, когда темнеет особенно рано, он слышал в вечерних сумерках тоскливый, обреченный вой подопытных собак, который произвел на него странное действие. Возможно, эта сцена и этот вой и были той последней каплей, которая переполнила его сознание. Когда у него поинтересовались, что он делает в здании и не нужна ли ему помощь, он лишь горько усмехнулся и, поблагодарив за участие, направился к переходу. Постояв немного на мосту, он перелез через перила и прыгнул вниз. При падении он сломал себе шейные позвонки, но лицо почти не пострадало.

История попала в газеты, главным образом из-за того, что место самоубийства давно уже пользовалось дурной славой, и он был не первым среди использовавших переход чтобы свести счеты с жизнью.

Место действительно было паршивым. В связи с публикацией в той же заметке приводился комментарий психолога, который объяснял случившееся особым родом депрессии, возникающей у непривычных к новому климату репатриантов под влиянием их собственного тоталитарного сознания.

О лаборатории, плаче несчастных собак и тех ассоциациях, которые этот вой вызывает у тех, кто не спит по ночам в заметке не упоминалось.

Вообще заметка была крохотная – на фоне прочих новостей о перспективах мира с палестинцами, перестановках в правительстве, высоких процентах пьянства и проституции среди новых репатриантов и еще целого приложения, целиком касающегося спорта.

Его похоронили в костюме, которым он так дорожил. Бледная, без единой кровинки женщина не проронила ни слезинки и не произнесла ни единого слова за все время подготовки к похоронам. И лишь увидев мужа в его любимом костюме, горько зарыдала.

Снежная королева

Я встретил ее в канун Нового года.

За полгода до того, как я ее встретил, жена, забрав нашего двенадцатилетнего сына, улетела обратно в Россию, не выдержав наших мытарств.

Когда мы только приехали, я объездил всю страну в поисках работы, но безуспешно. Потом мы оба мыкались в поисках заработка и дешевого жилья, хватаясь за любую работу типа уборки, мытья посуды за пять шекелей в час. В то время и такая работа тогда была в большом дефиците. Страна была наводнена легальными и нелегальными эмигрантами, палестинскими рабочими с оккупированных территорий и гастарбайтерами из Азии и Африки – от Филлипин до Нигерии.

Потом я нашел хоть и не очень престижную, но зато постоянную работу. Если была возможность – работал в две смены. На жизнь хватало, и мне казалось, что постепено наши пошатнувшиеся было отношения налаживаются.

Но я ошибся. Моя жена смотрела теперь на меня совсем не так, как раньше, до приезда в Израиль. Тогда ее глаза смотрели на меня с каким-то восторженным обожанием.

Впрочем, и я тогда был совсем другим. Я в то время работал в престижном НИИ, собирался защищать диссертацию, и… Вдруг НИИ закрылся, и все, кто могли, разъехались кто куда, или ушли в бизнес.

А те кто не могли, прозябали на грани нищеты.

Мы с женой тогда тоже решили уехать, надеясь, что Израиль это та страна, где я смогу наиболее полно реализовать свой потенциал…

Но нашим мечтам не суждено было сбыться. Здесь мы тоже влачили жалкое существование, не живя, а постоянно выживая.

Просто здесь все было по-другому. Ко всем нашим проблемам прибавились и неприятности сына. Он никак не мог привыкнуть к новой школе, где все для него было чужим. Его сразу же посадили в обычный класс, где он, не зная языка, сидел, ничего не понимая, за последним столом с еще двумя-тремя такими же, как он, детьми.

За то время что мы успели прожить в новой стране, он ожесточился и замкнулся. Наши походы в школу ничего не дали, поскольку мы толком еще не выучили иврит, и потому не могли как следует объясниться ни с учителями, ни с администрацией.

Ощущение собственного бессилия перед новой действительностью еще больше осложнило наши и без того непростые отношения с женой. И тогда в ее глазах как будто что-то погасло. В ней появилось какое-то безразличие ко всему и в первую очередь – ко мне.