Здесь стреляют только в спину

Я не мужчина, конечно, к огромному облегчению, но, подозреваю, это высший пилотаж – побриться лезвием, не вставленным в станок.

Турченко нашел в тайнике за подкладкой складной «Викторинокс» с полезным сапожным шилом. Невзгода – пилку для ногтей. Я – моток очень тонкой рыбачьей лески загадочного происхождения.

– Ну, вы, блин, даете, халтурщики, – обозрев все это благолепие, расстроился Липкин. Всунул руку в левый рукав и произвел на свет небольшой «складишок» с кнопочным устройством. – И у нас в активе негусто, но чем богаты... Грамотно шмонают божьи люди, едрить их...

Глубокий анализ обстановки картину не прояснил и перспектив не добавил. Мы пытались ответить на два вопроса: а) почему мы здесь? б) что делать? Почему сектанты хватают людей, мирно плывущих по реке? Ну, допустим, охотились по утрянке, уток постреливали в бассейне Хананги, увидали незнакомцев (а незнакомцы при оружии). Так нехай себе плывут! Но нет, шли за нами вдоль берега, дожидаясь, пока пристанем. А кабы не пристали? Отвязались бы? Огонь открыли? Вот и спрашивается, зачем мы им понадобились? Неофитов не хватает? Ерунда. В этой стране, как нигде, переизбыток инертных, безвольных, разочарованных в жизни молодых людей. Хватай любого да насилуй... Правдоподобный вариант выглядел наиболее угрюмо: верхушка секты имеет связь с одной из групп, заинтересованных в грузе с «Як-40». Ориентировки получили еще вчера, после нашего исчезновения в таежной клоаке. Разослали наудачу, на всякий случай. Пятеро оборванцев с рюкзаками и оружием – с другими не спутаешь. Отсюда понятно стремление секты прибрать нас, изолировать и сдать с потрохами, прогнувшись перед боссами. Ну а нам-то что делать? Терпеть? Ожидать прибытия господ из спецслужб, которые прибудут то ли завтра, то ли в августе, то ли через полчаса?

Побег откладывался на неопределенное время. Ограду и бультерьеров здесь не держали, но имелась тюрьма, похожая на настоящую. В теории вырвемся, а дальше? Стрелков полный поселок – а эти «ворошиловцы» не упустят шанс поразмяться на бегающих мишенях.

Оставалось ждать. Нас сводили в туалет – грязный закуток с тремя живописными отверстиями. Потом мы валялись на матрасах, отходя от побоев. Прослушали лекцию Сташевича о наличии и путях развития тоталитарных сект в Сибири. «Сахаджа-йога» – специализирующаяся на убийствах собственных детей; «Фалуньгун» – известная массовыми самоубийствами адептов; «Аум-сенрикё» – успешно переименованная в «Алеф»; «Трансцендентальная медитация» – замедитировавшая народ до того, что люди забывают собственные имена; «Мертвая вода» – полный бред о «раздробленном теле единого русского народа»; «Дети бога» с добрым дядюшкой Мо и его идеями «любить» всё, что шевелится, в том числе двухлетних детей; «Церковь последнего завета» – под руководством сержанта милиции; дианетики, мормоны, иеговисты, секта Муна, Акбашева, неопятидесятники... Турченко дополнил лекцию конкретными примерами о «религиозной» деятельности упомянутых – с леденящими кровь подробностями. Борька Липкин облек это дело в рамки сатиры. Невзгода рассказала об институтской подруге, доведенной сайентологами до состояния зомби, а далее подвергнутой страшному наказанию – исключению из организации, когда объект уже не в состоянии прожить без накачки и сходит с ума. Я вспомнила про коммуну знаменитого доктора Столбака, классического недоучки с теорией «трудотерапии» – воспитания детей адскими побоями, унижениями, работой с утра до ночи и лечением всех болезней хлорэтилом в анус (потом ученые-медики возмутились, накатали «телегу» – он сменил метод: стал лечить электротоком, но туда же).

Звякнули запоры – принесли еду. Двое скромных юношей внесли увесистый чугун, пять ложек и похожую на лаваш пережаренную лепешку. Третий скромный юноша, стоя в дверях, держал нас на прицеле. Приятного аппетита не пожелали, отделались молчанием.

– Хай, избранные, – приветствовал сектантов Борька. – Есть желание поговорить со старшими. Пришлите-ка нам апостола... или кого-нибудь из замполитов.

Ответом послужил лязг замков.

В чугуне присутствовала желтоватая жижа с запахом фасоли, гнилой картошки и совсем немного – мяса.

– Я бы поостерегся, – задумчиво выразил свое отношение Турченко. – Могу представить, какая доза химии в этом, с позволения сказать, блюде.

Но есть хотелось зверски. Приняв на веру заверение Невзгоды, что от одного раза не зажужжим, мы застучали ложками. Суп оказался худо-бедно съедобным – общепитовский вариант: жирности ноль, соли мало, зато фасоли – на три поноса.

Опять загремели засовы. Молчуны забрали посуду, бросив на тряпище стопку воняющей дезинфекцией спецодежды – что-то наподобие комбинезонов с лямками (в таких пластаются грузчики и маляры в солидных конторах).

– Переоденьтесь, – бесцветно вымолвила стража. – Вам же будет удобнее. А сапоги оставьте свои.

– Серьезная заява, – прокомментировал Борька, когда дверь закрылась, а к нам вернулся дар речи. – Что делать-то будем, а, коллеги? Бунтуем на корабле?