Здесь стреляют только в спину

Нас подобрал вездеход из Чайковского, развозящий продукты по зверофермам. Шофер был пьян (хотя по ходу громким матом уверял, что за рулем он много не пьет) и не сразу разглядел инородные тела в колее. Мог вообще не заметить, но экспедитор, сидящий рядом, крикнул ему тормозить – он с утра пил только водку, с самогоном не мешал. Зеленая от грязи кирза чавкала в непросохшей колее. Ушитые фуфайки, штаны из налимьей шкуры... Меня поднимали, знакомили с очередными таежными людьми.

– Ох, и досталось гаврикам, – сетовал добродушный мужик с блатными манерами. – Осторожнее надо, ребятки. Тайга лихих людей прикармливает, с ней ухо востро держите...

Мы тряслись по ухабам, как по стиральной доске. Исколотый русалками водила травил непристойные анекдоты и ржал над ними как конь. Задубевший, копченый экспедитор кричал под рев мотора, что до Магалая автобана не будет, и вообще в трезвом виде Колян за руль не садится, так что придется терпеть – а кому не нравится, милости просим в пешем порядке. Мы умирали на заднем сиденье, а экспедитор развлекал нас болтовней о житье-бытье. О том, что в Магалае шаром покати, кроме врачихи Тарасевич, к коей хаживает сахаляр Петя – «У...бище страшное, но здоров, бык»; о том, что устроиться экспедитором непросто – нужно сдать необходимый алкогольный минимум (иначе тайга отторгнет), что без толкового оружия работать неразумно и не продадим ли мы им свой автомат. «Да вы что, мужики, – хрипел Борька, – это табельное оружие, нам за него задницы оторвут...» Общаться с нами им вскоре надоело, они затеяли беседу меж собой, словесную поножовщину. А я откровенно отрубалась. Вереницей тянулись в голове кадры фронтовой кинохроники. Поднималась из могил поисково-спасательная группа... Лица каждого проходили крупным планом – под музыку из кинофильма «Неуловимые мстители» и багровый фон. От пилота Витали – до Невзгоды... Мертвые десантники в черном с перерезанными глотками... Зомбированные сектанты с бесцветными глазами и кровавыми рубахами... Вертолетчики из команды Турченко, вступившие в неравный бой...

Звероферму с Магалаем я почти не запомнила. Провалы в сознании становились длиннее. Некрасивое лицо врачихи с добрыми глазами и прыщом на подбородке. Прояснение от яркой боли – в момент снятия повязки. «В Чойбаксы ее, там хирург...» Тряска на доисторическом «газике» с дырявым тентом, сопение Борьки под боком, хохот экспедитора. Грубые руки хирурга, сивушная вонь изо рта (ну и гадость они тут пьют), новая пронзительная вспышка – острый ланцет рассекает ткань ноги... «Мелочовка, – снисходительно бухтит хирург, рассматривая что-то между пальцами, – пять сорок пять калибр. Горошина. Даже на память вам оставлять как-то неудобно». Но легче не становится. Жар в теле вспыхивает с новой яростью. Успокаивающий укол не действует. Я мечусь в полузабытьи. Пожилая якутка обкладывает меня влажными тряпками. У нее пустые, равнодушные глаза. Да и нет там никаких глаз – пустые щелки! И врача больше нет – он выполнил свой долг, вынул пулю, теперь я могу умирать...

Здешняя больница тоже никакая не больница, обыкновенный сруб на краю поселка с тремя комнатами, одна из которых – по недоразумению операционная. «Отключают тебя от розетки, отключают...» – стучит в голове. Тряпки не приносят избавления. Меня выносят во двор, здесь сохнет белье. Гавкает собака. «Хреново ей, отлетает... – слышу срывающийся Борькин голос (господи, он сам весь раздавленный, иди лечись...). – Мужик, ну что же делать, подскажи, ты же местный...» Слышу голос экспедитора – добрый дядечка, не бросил нас, дай бог ему здоровья: «К ш-шаману тащим ее, п-парень, п-пятый дом по Таежной, т-там дымник в виде петуха... А хирургу н-не внимай – у Димки врачебная от-тветственность; посоветует шамана, а д-девка возьми да с-сдохни – и к-кирдык тогда Димону...» Голос спотыкается, опять долбанул где-то...