Здесь все рядом

– В начале прошлой недели, кажется. Ну да, в понедельник, неделю назад. Ты хочешь сказать, что в хозяйстве у матушки Евпраксии может быть какой-то непорядок?

Я вспомнила худую и высокую суровую старуху в белом плате и решительно сказала:

– Нет. Не верю.

– Станиславский ты мой, – хмыкнула тётушка. – Вспоминай, что о ней говорили?

– Да господи, я даже имени её не помню! Как же её звали-то? – я задумалась, но ничто не всплывало в памяти. – Такие у них иной раз заковыристые имена… Феодосия, вот.

– И откуда она приехала?

– Не знаю, тётушка, не говорили. Или я не помню. А к чему расспросы эти?

– Ты сейчас на кладбище собиралась, поиски продолжать?

– Ну да. И поиски, и пару плит ещё расчистить, пока под снег всё не ушло. Знаешь, такое медитативное оказалось занятие…

– Вот и хорошо. А я к матушке Евпраксии схожу, дело у меня к ней есть.

И взор моей тётушки, голубицы кроткой, грозно сверкнул.

* * *

План на сегодня был простой: два захоронения в пятом ряду за апсидой храма. Гранитная плита, заросшая наслоениями пыли, грязи и чего-то вроде извёстки, и странной формы металлический памятник, изрядно поеденный ржавчиной. А дальше – как пойдёт, к трём мне в школу, значит, не позднее двух надо отсюда уйти.

Я натянула тонкие хлопковые перчатки, следом резиновые на подкладке, и принялась за дело.

К часу дня на граните можно было прочитать выбитую надпись: «В лето от сотворения мира 7374 мца июля в день 5 на память….. преставися раб Божий Феодор, сын Поликарпа, семьи Коняевых. Пребудь в мире …». Несколько слов было не разобрать, углубления стёрлись, но всё равно я была довольна.

– Семь тысяч триста семьдесят четвёртый от сотворения мира – это какой же по нашему-то счету? – пробормотала я.

– Тысяча восемьсот шестьдесят пятый, – сказал женский голос за моей спиной. – Ты молодец, и имя, и дату смогла найти.

– Ну да, – я стянула перчатки, вытянула из кармана телефон и сфотографировала захоронение. – Потом внесу в схему кладбища. А у вас что?

– Ничего нового, – пожала плечами сестра Илария, женщина моих лет; давний ожог изуродовал правую сторону её лица и, по-видимому, послужил причиной ухода от мира. – Завтра день памяти преподобного Константина, мы его могилой занимались. А тот отчистить не удалось? – она кивнула в сторону чугунной коробки на столбике.

– Ржавчина съела как раз ту сторону, где надпись. Посмотри сама.

Я отодвинула в сторону кучу выдранной травы, и Илария склонилась над памятником.

Тронула пальцем непонятные чёрточки – всё, что осталось от надписи – потом задумчиво обошла вокруг.

– Слушай, тут не имя было, тут была молитва. А имя – вот, на западной стороне, лицом к храму. Ты здесь чистила?

– Только преобразователем ржавчины прошлась, но ничего не увидела.

– Погоди-ка…

Ноги в крепких ботинках простучали по гравийной дорожке.

Буквально через пару минут Илария вернулась, держа в руках флакон тёмного стекла и кусок войлока.

– Вот, попробуй.

– Что это?

– Выдано матушкой Евпраксией лично, – фыркнула монахиня. – Средство для очистки чего угодно от чего угодно. Состав его я не знаю, но оно точно работает. Давай, натягивай перчатки.

Не знаю уж, что содержала загадочная жидкость, но она и в самом деле работала. На стороне чугунного памятника, обращённой к апсиде храма, стали проявляться буквы, и вскоре я смогла прочесть: «Михаил Иванович Долгалов, 3.7.1899 – 22.11.1994. Вера Михайловна Долгалова, 12.01.1927 – 21.08.2002. Вечная память».

Медленно стянула с руки перчатку и дотронулась пальцами до холодного чугуна.

Я нашла могилу прадедушки.

* * *

Моим ученикам сегодня не повезло.

Не то чтобы я сильно разнервничалась, но лады и тональности в голову особо не лезли. Поэтому им всем – и второму, и третьему и пятому классу – пришлось писать контрольные. А пока милые детки исподтишка кидались друг в друга жёваной бумагой и делали вид, что пытаются преобразовать натуральный си минор в гармонический и в мелодический, я могла подумать.

Итак, задачка на поиск решена. Признаться, я и вообще не была уверена, что смогу найти место последнего упокоения прадеда; слова о том, что хоронят на этом месте с конца восемнадцатого века, всплывали в памяти каждый раз, когда я проходила в ворота кладбища. Двести с лишним лет…

Ладно, не о том речь.

Могила прадеда – единственное дело, которое всерьёз держало меня в Бежицах.

Работа? Не смешите мои тапочки, неужели я не найду в Москве музыкальную школу, где недостаёт преподавателя по сольфеджио? Ну, будет она не такой передовой и престижной, и придётся до неё не идти пятнадцать минут, а ехать час.

Наплевать.

Если бы дело было в работе…

Стас, тётушка Розалия, новые коллеги и приятели? Внезапно обнаружившийся мамин роман? Иначе говоря – что мешает мне вернуться домой, и что держит меня здесь, вот в чём вопрос?

Со вздохом я вытянула из стопки лист чистой бумаги и провела по нему вертикальную черту. Пойдём простым путём, запишем это всё…