Здесь все рядом

В спальне я взяла приготовленный свёрток, обменялась взглядами с Бекетовым, безмятежно сидевшим на полу за платяным шкафом, и вышла.

– Прошу.

Марк Михайлович кивнул помощнику. Тот развернул бархатную ткань, внимательно осмотрел балалайку, чуть ли не носом по ней провёл, потом повернул вверх донцем и что-то там отыскал. Посмотрел на своего патрона и кивнул.

– Очень хорошо, – промурлыкал тот. – Очень, очень хорошо. Значит, мы не ошиблись. Скажите, Танечка, а что вы знаете об истории своей семьи?

Я пожала плечами.

– Не слишком много. Моя бабушка родилась здесь, в Бежицах…

– О, я говорю о другом. С Александрой Михайловной вы жили рядом, волей-неволей какие-то сведения о ней у вас были. А вот есть ли у вас информация об её муже, а вашем деде?

– Какая-то есть, в московской квартире даже портрет его сохранился.

– Вот как? – Марк Михайлович поморщился, еле заметно, но всё же… – А чем он занимался, вам известно?

– Ну конечно! Если я правильно помню, он был известным антикваром, уехал за границу на лечение, и там умер. В восемьдесят седьмом, ещё до моего рождения. А что? – я старалась смотреть с максимальной наивностью, хотя при других обстоятельствах уже указала бы на дверь слишком любопытным гостям.

– Дело в том, Танечка, что я был хорошо знаком с вашим дедом. Очень хорошо, – слово «очень» он подчеркнул голосом.

– И что? Простите, Марк Михайлович, я как-то не вполне понимаю – вы приехали, чтобы увидеть балалайку-пикколо работы Налимова, полученную мною в составе наследства. Вы её увидели. Что дальше? Кажется, именно такие действия называются «за семь вёрст киселя хлебать»!

– Вы грубите, Танечка, – грустно покивал головой Лобанский. – А ведь я ничего вам не сказал обидного, даже наоборот, хотел высказать предложение.

– Так высказывайте! Мне в четыре часа нужно быть в школе, меня дети ждут. И кстати, я очень не люблю, когда меня называют «Танечка».

– Ничего, потерпишь, – на грани слышимости пробормотал «Ролекс».

То есть, пардон, Владимир Всеволодович.

– Хорошо. В таком случае – вот мои предложения. Вы отдаёте мне этот предмет и плюс к нему мою законную долю стоимости того клада, который ваш дед увёл у меня из-под носа совершенно бесчестным образом! – голос благообразного господина сорвался на какой-то даже визг.

Я поняла, что могу воспользоваться моментом, и потянула к себе эмоциональный фон, словно разноцветное полотно, постаралась услышать мысли этого человека. «Ненавижу, – крутилось у него в голове. – Ненавижу, отдай, моё!». И кого же это мы так любим? Та-ак, я тренировалась сегодня переключаться, скажем так, с текстового режима в визуальный, как же это делается? Полотно сжалось в радужный ком, и ком этот стал обретать чёткую форму, превращаясь в кристалл со множеством граней. Одна из граней отразила луч, и в отражении появилось лицо… Нет, лица.

Каменцев. Бабушка. Дед – то же лицо, что и на портрете, но моложе и живее. И я сама, глупая мордашка с расползшимися в хныканьи губами.

Значит, именно так вы меня видите? Так это же прекрасно! Постараюсь, сколько возможно, оставить вас в этом заблуждении.

– Извините, Марк Михайлович, но вы говорите странные вещи. Я своего деда ни разу в жизни не видела и не могла видеть, он умер за два года до моего появления на свет. Каким образом я могу отдать вам вашу долю неизвестно в чём?

– Деньгами, дорогая моя. Деньгами, – мурлыкнул успокоившийся Лобанский. – Обещаю, что буду честен при подсчёте суммы.

– Не пойдёт.

– То есть?

– Ну, вы вроде взрослый человек, а говорите смешные вещи… Документы у вас есть о том, что дедушка вам что-то задолжал? Бумаги, расписки, письма? Это первое. Второе: деньги – это прекрасно. Вам сказать, какая у меня зарплата? – на его лице промелькнула брезгливость. – А сколько оставалось на бабушкином банковском счету к моменту её смерти? Так что советую вам пересмотреть запросы. Кстати, балалайку я вам тоже продавать не собираюсь. Память предков, знаете ли. А теперь прошу прощения, но вам пора.

Неуловимым движением «Ролекс» оказался у меня за спиной, я не успела и глазом моргнуть, как к подбородку прижалось что-то холодное и неприятно острое.

Больше всего я боялась, что Стас не выдержит и вмешается, а ведь я ещё не всё услышала и узнала!

– Ах, Танечка, – укоризненно покачал головой Марк Михайлович. – Ну зачем же вы так? Грубите пожилому человеку, выгоняете гостей… Нехорошо. Давайте начнём с начала.

– Ладно, – ответила я, стараясь не шевелить нижней челюстью. – Начнём с начала. Тогда скажите вашему лакею, чтобы меня отпустил. Просто смешно: двое здоровых сильных мужчин нападают с ножом на слабую женщину. Фи!

«Ролекс» отреагировал на «лакея» ожидаемо – чуть посильнее нажал на лезвие, после чего прошептал мне на ухо:

– Жди, я до тебя доберусь.

И оттолкнул.

Я вернулась на свой стул и села, вытянув вперёд ноги и сунув руки в карманы.

– Так ещё раз. Чего вы хотите? Балалайка вам не нужна, денег у меня нет. Давайте будем реалистичнее.

Марк Михайлович хохотнул.