Здесь всё – правда

И Илья, и Лев Моисеевич старше меня, но последний – умница. Как же мне с ним интересно!.. Он столько знает. Мы месим с ним темными бугульминскими вечерами (работаем во вторую смену) грязь, которая такова, что ногу нельзя вытянуть. Другой такой грязи никогда не видела.

Лев Моисеевич никогда не заходит к Бардиным. Из очень скудных разговоров о жене понимаю, что он ее любит.

Часто устраиваем «выпивоны» (одна бутылка вина на пятерых). Пятая – Томуся Левина, моя сокурсница, работающая в «Нефтянике Татарии». Пробую соединить их с Ильей, но ничего не получается. Видно, ему нравлюсь я.

Однажды сваливаюсь с сильнейшей ангиной. Илья сидит у моей постели всю ночь, делает уколы. Конечно, очень благодарна.

Как-то раз на высоком бардинском крыльце, подняв меня на руки (я была легкой!) и целуя, делает предложение. Я, ловко соскочив с его рук, говорю: «Нельзя, Ильюша, выходить замуж без любви, а у меня тут – показываю на сердце – всё пусто». Он понимает. Друзьями мы остаемся.

Когда летом пятьдесят шестого, после скоропостижной смерти отца привожу в Бугульму маму, чтобы собраться, уволиться с работы и ехать куда-нибудь (куда, не знаем) искать место под солнцем, он помогает сложить нехитрые пожитки и провожает. Мать говорит: «Эх! Анка, пожалеешь.» Илья ей очень нравится.

Вскоре Белый возвращается в Казань. Мы изредка переписываемся. Он продолжает нянчить мать и сестру. Женится только в шестьдесят три года, когда хоронит их одну за другой. Женится на хорошей женщине, учительнице. Она увозит его в Израиль, где в окружении ее родных и заканчивает свою жизнь двадцать шестого ноября одиннадцатого года – в день моего восьмидесятилетия. Об этом мне сообщает Соня – его вдова. Я завидую белой завистью: он лежит в израильской земле…

* * *

Одинокой оставаться не хотела. Поняла, что нужно, скрепя сердце, выбрать человека, который стал бы другом на всю жизнь. И нашла. Таким другом оказался Митя.

Мы встретились до войны в Москве: ему было три года, мне – четыре с половиной. В Москве была с родителями проездом, Митя – москвичонок. Встретились под столом: оба потянулись к большому рыжему коту.

Вторая встреча состоялась в сорок восьмом, когда перешла в десятый, а Митя в восьмой классы. Он был на полтора года моложе меня. Несмотря на то, что москвич, учился в Ташкентском суворовском училище. Туда устроила его приятельница тетки-матери. Отца своего он не знал: тот погиб, когда мальчику было всего полтора года.

В сорок восьмом Митя был очень хорошеньким голубоглазым среднего роста подростком. Я была симпатичной длиннокосой девицей с ямочками на локтях, которые – уже тогда – приметил мальчик. Мы подружились и изредка переписывались. Он приходился нам какой-то дальней родней с отцовской стороны.

Окончив Казанское (оно находилось в Елабуге) военное училище, стал офицером, был послан служить в Германию и писал мне, хотя девицы вокруг красивого парня кружились… Где-то году в пятьдесят четвертом прислал письмо, в котором утверждал, что любит меня и никто ему больше не нужен. В пятьдесят пятом приехал в отпуск в Бугульму. Бардины его устроили у себя. Он им очень понравился.

Я не могла – да и не хотела – бросать работу. Боялась оформлять документы на Германию: только-только освободилась от своей неволи. Поэтому договорились: будем ждать лета. Летом его часть должны были вывести в Союз.

После смерти отца мы с мамой решили ехать в Калининград: там жила мамина старшая сестра с семьей. Маме тут же предоставили работу: ей было всего сорок семь, и она была рентгенологом. В старом немецком доме дали однокомнатную квартиру, а вот мне с работой пришлось побегать. Но, наконец, и со мной всё устаканилось: взяли преподавателем в Калининградский пединститут.

Часть вывели летом, и Митя приступил к московской службе. Она состояла в том, что вместе с конвоем перевозил заключенных с вокзала на вокзал. «Замечательная», «интеллектуальная» служба!.. Решили, что так продолжаться не может и, когда Хрущев стал сокращать войска, мой муж (поженились в ноябре пятьдесят шестого) «сократился». Стали жить в Калининграде все трое на жилплощади, что дали маме.

Митя работал и учился. Поступил на заочное отделение Вильнюсского университета на юридический факультет. Работать и учиться было нелегко. Помогала писать контрольные работы. Ночами он топил немецкую печку и с учебником в руках засыпал около нее: уж очень уставал.

Детей у нас не было: причина была во мне. Еще в ранней юности сильно простыла и надорвалась. Заболели придатки. Лечения не получила, считай, никакого.

Все было бы не так уж плохо, если бы они оба – мать и Митя – не раздирали меня на части. Оба были очень упрямы и эгоцентричны. Я находилась между двух огней. Нервы – на пределе. Но что было делать?

Жить отдельно от матери не могла – ее бесконечные приступы и просто нежелание быть одной. Плакала, плакала, плакала…

Отношения между мной и мужем были хорошими: друг другу не изменяли. Интимно устраивали.