Здравствуй, Аннабелль

— В Монреале есть прекрасные университеты. Почему ты не отправила документы в местные университеты? Я не разрешал принимать такие решения без меня, — прояснил отец гневливо.

— Я хочу уехать, — сказала Аннабелль уверенно, — мне не нравится тут. Разве совершеннолетние люди не выбирают сами, где живут?

Эмметт косо посмотрел на дочь. Аннабелль сжала руки в кулаки — снова взгляд, полный пренебрежения, снова почувствовала себя глупой и никчемной.

— Ты полностью зависишь от нас с матерью. У тебя ни цента нет за душой. На что будешь жить? Картинки рисовать на улицах? — сказал мужчина, засунув руки в карманы форменных брюк.

Аннабелль ухмыльнулась. Папа знал, куда уколоть. Она не стала ничего говорить про накопления — отец мог их забрать, поэтому решила придумать очередную байку. Накопления были не очень большими, но на первое время их бы хватило.

— Я найду работу, — солгала она, — буду работать в кофейне бариста. Легко совмещать с учёбой, ничего сложного нет. Платят обычно нормально. А что плохого в картинках?

— Сколько? Один доллар в час?

— Очень смешно. Ну, с зарплатой копа, пап, это не сравнить. Я не могу понять, чем тебе так не нравится моя идея переезда. Я не собираюсь исчезать, я просто буду жить во Франции.

Эмметт потёр лоб. Взгляд его бегал, Аннабелль заметила это. Отец не мог задержать взгляд на чем-то одном, постукивал пальцами по поверхности стола и все время закусывал нижнюю губу, будто сомневаясь в собственных мыслях и их правильности.

— Мы дали тебе немножко свободы здесь, в Монреале, что произошло с тобой? Ты превратилась из нормальной девушки в маргиналку, связалась с каким-то идиотом, и хочешь уехать подальше от дома. Аннабелль, ты ещё не умеешь распоряжаться своей свободой, тебе рано. Поживи с нами, ничего страшного не случится. Посмотри на себя, на кого ты похожа! — Эмметт указал пальцем на многочисленные проколы в ушах девушки.

Она покачала головой, отсев от отца подальше.

— Не смей меня трогать, — прошептала Аннабелль озлобленно, — я могу выглядеть как угодно, встречаться с кем угодно, и последний человек, который будет иметь на меня влияние — это ты.

После этих слов, Эмметт вытянулся во весь рост, встав с дивана. Нахмуренные брови, сморщенный нос, гневная гримаса исказила лицо. На висках Аннабелль углядела биение пульса, а щеки выступили пунцовыми пятнами.

— Я последний человек? Я не считал себя лучшим отцом на свете, мой отец почти ничего мне не дал, я выбирался сам и умел любить так, как любили меня. Для тебя я старался, вкладывал какие-то безумные деньги в твое образование, старался тебя повкуснее накормить, одеть, обуть получше. Возил в путешествия. И вот сегодня услышал твои слова. Я считаю себя ужасным отцом, потом что воспитал тебя таким чудовищем, — спокойно сказал он, — ты чудовище.

— Кто угодно. Только бы не твоя дочь, — буркнула Белль, скрестив руки на груди.

— Что, настолько не угодил тебе? Потому что заботился с пелёнок?

— Папа, все твое внимание было какой-то фальшивкой. Тебе ведь по-настоящему никогда не было интересно, что со мной происходило. Ты играл в заботу, только ради того, чтобы выяснить что-нибудь, учуять и наказать меня, тыкнуть носом в мои недостатки.

— На то я родитель. Показывать твои недостатки и подсказывать, что с ними сделать.

— Я должна быть идеальной, по — твоему? — усмехнувшись, спросила девушка.

Отец натянуто улыбнулся.

— Стремиться к совершенству. Быть ухоженной. Приятной. Хорошо учиться. Не грубить. Не обманывать. Вот какой должна быть моя дочь, а не вот «этим».

— Смешно, очень смешно. О честности мне сказал человек, постоянно врущий маме. Пап, так что насчёт переезда? Почему ты запрещаешь мне это?

— Я все сказал, ты не доросла до свободы. Свободой нужно уметь распоряжаться, иметь голову на плечах, а не бегать, как сумасшедший и делать ерунду. Когда я увижу, что ты выросла по-настоящему, мы поговорим. А пока — домашний арест на неделю.

— Домашний арест на неделю? Пап, мне восемнадцать, я закончила школу. Ты не можешь посадить меня на домашний арест, и рассуждать о моей, блин, свободе. Это на работе ты всех садишь в тюрьму, а мы дома, не играй в копа, — прокричала Аннабелль, чувствуя нарастающее напряжение внутри.

Отец посмотрел на неё исподлобья. Аннбелль заметила, что костяшки ее пальцев побелели. Она ощущала себя будто в лихорадке — в голове туман, на лоб выступили капли холодного пота.

— Я могу, потому, что я несу за тебя ответственность. Влипнешь в очередные неприятности, нам с матерью придётся тебя вытаскивать. О твоём переезде речи быть не может, забудь.

— Я тебе докажу, — сказала Аннабелль, — и что имею право на свободу, и что не дура. Специально тебе докажу. Может быть, ты меня тогда полюбишь, а не будешь делать такой вид, подсовывая деньги и подарки. Все началось в день, когда ты не повёз меня в школу. И если бы ты меня отвёз, то многих событий просто бы не случилось. А может быть, случились, но другие.

— Что ты собралась доказывать? Мне ли не знать, ты прибежишь через два дня обратно и будешь проситься домой.