Здравствуй, грусть

В эту минуту исчезло все: место, время,-осталась только спичка, мой палец поверх нее, серый коробок и взгляд Анны. Мое сердце сорвалось с цепи, гулко заколотилось, пальцы судорожно сжали спичку, она вспыхнула, я жадно потянулась к ней лицом, сигарета накрыла ее и погасила. Я уронила коробок на землю, закрыла глаза. Анна не сводила с меня сурового, вопросительного взгляда. Я молила кого-то о чем-то - лишь бы кончилось это ожидание. Руки Анны приподняли мою голову-я зажмурила глаза, боясь, как бы она не увидела моего взгляда. Я чувствовала, как из-под моих век выступили слезы усталости, смущения, наслаждения. И тогда, точно вдруг отказавшись от всех вопросов, жестом, вы-дающим неведение и примиренность, Анна провела ладонями по моему лицу сверху вниз и отпустила меня. Потом сунула мне в рот зажженную сигарету и вновь углубилась в книгу.

Я придала, попыталась придать этому жесту символический смысл. Но теперь, когда у меня гаснет спичка, я заново переживаю эту странную минуту-пропасть, разверзшуюся между мной и моими движениями, тяжесть взгляда Анны и эту пустоту вокруг, напряженную пустоту...

Глава пятая

Описанная мной сценка не могла обойтись без последствий. Как многие очень сдержанные в проявлении чувств и очень уве-ренные в себе люди, Анна не выносила компромиссов. А ее жест - суровые руки, вдруг ласково скользнувшие по моему лицу, - был для нее именно таким компромиссом. Она что-то угадала, она могла вынудить у меня признание, но в последнюю минуту под-далась жалости, а может быть, равнодушию. Ведь возиться со мною, муштровать меня было для нее не легче, чем примириться с моими срывами. Только чувство долга заставило ее взять на себя роль опекунши, воспитательницы; выходя замуж за отца, она считала себя обязанной заботиться и обо мне. Я предпочла бы, чтобы за этим ее постоянным неодобрением, что ли, крылась раздражительность или какое-нибудь другое более поверхностное чувство, привычка быстро притупила бы его; к чужим недостат-кам легко привыкаешь, если не считаешь своим долгом их исправ-лять. Прошло бы полгода, и я вызывала бы у нее просто чувство усталости - привязанности и усталости; а я ничего лучшего и не желала бы. Но у Анны мне никогда не вызвать этого чувства - она будет считать себя в ответе за меня, и отчасти она права, по-тому что я все еще очень податлива. Податлива и в то же время упряма.

Итак, Анна была недовольна собой и дала мне это почувство-вать. Несколько дней спустя за обедом разгорелся спор по поводу все тех же несносных летних занятий. Я позволила себе чрезмер-ную развязность. Покоробило даже отца, и дело кончилось тем, что Анна заперла меня на ключ в моей комнате, при этом не произнеся ни одного резкого слова. Я и не подозревала, что она меня заперла. Мне захотелось пить, я подошла к двери, чтобы ее открыть-дверь не поддалась, и я поняла, что меня заперли. Меня в жизни не запирали - меня охватил ужас, самый настоя-щий ужас. Я бросилась к окну - этим путем выбраться было не-возможно. Совершенно потеряв голову, я опять метнулась к двери,. навалилась на нее и сильно ушибла плечо. Тогда, стиснув зубы, я попыталась сломать замок-я не хотела звать на помощь,. чтобы мне открыли. Но я только испортила маникюрные щипчики. Бессильно уронив руки, я остановилась посреди комнаты. Я стояла неподвижно и прислушивалась к странному спокойствию, умиро-творению, которые охватывали меня по мере того, как проясня-лись мои мысли. Это было мое первое соприкосновение с жесто-костью - я чувствовала, как по мере моих размышлений она за-рождается, крепнет во мне. Я легла на кровать и стала тщательно обдумывать свой план. Моя злоба была так несоразмерна поводу, который ее вызвал, что после полудня я два-три раза вставала, хотела выйти из комнаты и каждый раз, наткнувшись на запертую дверь, удивлялась.

В шесть часов вечера дверь отпер отец. Когда он вошел ко мне, я машинально встала. Он молча посмотрел на меня, и я все так же машинально улыбнулась.

- Хочешь, поговорим? - сказал он.

- О чем? - спросила я. - Ты ненавидишь объяснения, я тоже. И они ни к чему не ведут...

- Ты права. - У него явно отлегло от души. - Тебе надо держаться с Анной поласковей, быть терпеливой.

Последнее слово меня поразило - мне быть терпеливой с Ан-ной. Он все ставил с ног на голову. В глубине души он считал, что навязывает Анну своей дочери. А не наоборот. У меня были основания для самых радужных надежд.

- Я вела себя гадко, - сказала я. - Я извинюсь перед Анной.

- Скажи, ты... гм... ты счастлива?

- Конечно, - беспечно ответила я. - И потом, если мне будет очень уж трудно ужиться с Анной, я пораньше выйду замуж- только и всего.

Я знала, что такой выход его огорчит.

- Об этом нечего и думать.. . Ты ведь не Белоснежка... Не-ужели ты с легким сердцем сможешь так скоро расстаться со мной? Ведь мы прожили вместе всего два года.

Для меня эта мысль была так же мучительна, как и для него. Я поняла, что еще минута, и я с плачем припаду к нему и буду говорить о погибшем счастье и о моих раздутых переживаниях. Но я не могла превращать его в сообщника.