Здравствуй, грусть

Она вдруг отбросила шутливый тон и в упор взглянула на меня. Мне стало не по себе. Есть люди, которые в разговоре с тобой непременно смотрят тебе в глаза, а не то еще подходят к тебе вплотную, чтобы быть уверенными, что ты их слушаешь, - я и по сию пору не могу свыкнуться с этой манерой. Кстати сказать, их расчет неверен, потому что я в этих случаях думаю лишь об одном - как бы увильнуть, уклониться от них, я бормочу: "Да-да", переминаюсь с ноги на ногу и при первой возможности убегаю на другой конец комнаты; их навязчивость, нескромность, притязания на исключительность приводят меня в ярость. Анна, по счастью, не видела необходимости завладевать мною таким способом - она ограничивалась тем, что смотрела мне прямо в глаза, и мне становилось трудно сохранять в разговоре с ней тот непринужденный беспечный тон, какой я на себя напускала.

- Знаете,- как обычно кончают мужчины вроде Уэбба?

Я мысленно добавила: "И моего отца".

- Под забором, - отшутилась я.

- Наступает время, когда они теряют свое обаяние и, как говорится, "форму". Они уже не могут пить, но все еще помыш-ляют о женщинах; только теперь им приходится за это платить, идти на бесчисленные мелкие уступки, чтобы спастись от одино-чества. Они смешны и несчастны. И вот тут-то они становятся сентиментальны и требовательны... Скольких я уже наблюдала, когда они совершенно опускались.

- Бедняга Уэбб! - сказала я.

Мне было не по себе. И в самом деле - такой конец угрожал и моему отцу! Во всяком случае, угрожал бы, не возьми его Анна под свою опеку.

- Вы об этом не задумывались, - сказала Анна с едва за-метной сострадательной улыбкой. - Вы редко думаете о буду-щем - правда ведь? Это привилегия молодости.

- Пожалуйста, не колите мне глаза моей молодостью, - сказала я. - Я никогда не прикрывалась ею - я вовсе не считаю, что она дает какие-то привилегии или что-то оправдывает. Я не придаю ей значения.

- А чему вы придаете значение? Своему покою, независи-мости?

Я боялась подобных разговоров, в особенности с Анной.

- Ничему. Вы же знаете, я почти ни о чем не думаю.

- Я немного сержусь на вас и вашего отца... "Никогда ни о чем не думаю... ничего не умею... ничего не знаю". Вам нра-вится быть такой?

- Я себе не нравлюсь. Я себя не люблю и не стремлюсь лю-бить. Но вы иногда усложняете мне жизнь, и за это я почти злюсь на вас.

Она, задумавшись, стала что-то напевать, мелодия была зна-комая, но я не могла вспомнить, что это.

- Что это за песенка, Анна, это меня мучает...

- Сама не знаю. - Она снова улыбнулась, хотя не без неко-торого разочарования. - Полежите, отдохните, а я буду продол-жать изучение интеллектуального уровня семьи в другом месте.

"Еще бы, - думала я. - Отцу-то это легко". Я так и слышала, как он отвечает: "Я ни о чем не думаю, потому что люблю вас, Анна". И как ни умна Анна, этот ответ наверняка кажется ей убедительным. Я медленно, со вкусом потянулась и снова уткну-лась в подушку. Вопреки тому, что я сказала Анне, я много раз-мышляла. Конечно, она сгущает краски: лет через двадцать пять мой отец будет симпатичным седовласым шестидесятилетним муж-чиной, питающим некоторую слабость к виски и красочным воспо-минаниям. Мы будем выезжать вместе. Я стану поверять ему свои похождения, он - давать мне советы. Я сознавала, что вычерки-ваю Анну из нашего будущего: я не могла, мне не удавалось найти ей место в нем. Я не могла представить себе, как в нашей беспорядочной квартире, то запустелой, то заваленной цветами, в которой снуют посторонние люди, звучат чужие голоса и вечно валяются чьи-то чемоданы, воцарится порядок, тишина, гармо-ния - то, что Анна вносила повсюду как самое драгоценное до-стояние. Я страшно боялась, что буду умирать от скуки. Правда,

с тех пор как благодаря Сирилу я узнала настоящую, физическую любовь, я гораздо меньше опасалась влияния Анны. Это вообще избавило меня от многих страхов. Но я больше всего боялась скуки и покоя. Нам с отцом для внутреннего спокойствия нужна была внешняя суета. Но Анна никогда бы ее не потерпела.

Глава девятая