Здравствуй, груздь!

Он еще раз свернул за угол и увидел столики, как в кафе, и стойку, микрофон, хорошенькую смуглую девушку, пожилого мужчину, чем-то явно озабоченного, и второго, лет сорока, который усиленно кокетничал с девушкой. Зрителей не было. Федор присел, ему стало интересно, что тут будет. Пожилой то и дело встревоженно поглядывал на часы. Но вот за столик рядом с Федором сели две женщины, одна из которых оказалась дамской писательницей. Она приветливо ему кивнула, продолжая довольно весело беседовать со своей спутницей. Время шло, никто больше не появлялся, и лицо сорокалетнего ловеласа постепенно каменело, хоть он и продолжал улыбаться, но улыбка больше напоминала оскал. Ага, тут что-то срывается, видимо, этот ловелас должен был выступать, а публики нет. С другой стороны, рядом, буквально в шаге отсюда, происходит пресс-конференция известных личностей, да еще с политическим уклоном. Не повезло тебе, браток! Федор поставил себя на его место и ему стало почти дурно. Он проникся глубоким сочувствием к собрату по перу и безмерной благодарностью к руководству издательства «Гриф» за то, что его не поставили в такое кошмарное положение. Он не знал, кто этот человек, но ему не позавидуешь! Однако тот держался мужественно, сумел даже справиться со своим лицом и весело болтал со смуглой красоткой. Чего нельзя было сказать о пожилом, он с угрюмым видом подошел к дамской писательнице и разразился гневной тирадой в адрес организаторов. Как можно назначать на одно и то же время, да еще и в непосредственной близости друг от друга два столь разных по значению и уровню мероприятия! А торжественное открытие, одновременно с которым должна была состояться пресс-конференция старого, заслуженного-перезаслуженного и весьма обидчивого художника, на которую попросту никто не явился! Возмутительно! Произнеся все это, он в изнеможении рухнул на стул, но буквально через минуту вскочил и куда-то умчался, дамы засеменили за ним. А герой несостоявшегося мероприятия вручил визитку смуглой красотке и удалился с независимой улыбкой. Молодец.

Хотя, наверное, пойдет сейчас налижется. Я бы поступил именно так.

* * *

— Ой, Мака, вы сегодня такая красивая! — восхищенно пролепетал Артур. — Вам так идет зеленое…

— Артурчик, мы вчера были на «ты», — кокетливо улыбнулась Мака. Ей приятно было услышать очередной, далеко не первый сегодня комплимент. А Ангелина даже повела ее на галерею и купила в подарок бусы из зеленого оникса. Мака была поражена.

— Зачем вы, Ангелина Викторовна? — смущенно бормотала она, теребя подаренные бусы.

— На счастье! — улыбнулась Ангелина.

Мака растрогалась и в очередной раз восхитилась Ангелининым вкусом — бусы, хоть и совсем простые по форме, удивительным образом делали ее незамысловатую кофточку не просто красивой, но стильной. Интересно, это врожденное или можно научиться? Она всегда знала, что Ангелина хорошо к ней относится, вот и на работу к себе взяла, и продвигает всячески, и даже сюда привезла, где, может быть… Нет, ничего загадывать не буду, но она мировая тетка, эта Ангелина! Мака помчалась в туалет, чтобы поглядеть на себя в большое зеркало, и на обратном пути вдруг увидела Головина, который одиноко сидел на стуле, задумчиво и без видимого интереса глядя на какого-то мужчину у стойки, который кокетничал со смуглой девицей. Или он смотрел на девицу? Нет, непохоже.

Ей захотелось подойти, спросить, что он тут делает, или даже погладить его по голове, как маленького… Но она взяла себя в руки, припомнила все, чему ее учила мама, — никогда не навязываться мужчине или уж делать это так, чтобы он ничего не понял. И она побежала к себе на стенд, радуясь, что он, по крайней мере, уже здесь!

Однако прошло не менее двух часов, прежде чем Головин появился у них на стенде. Мака уже потеряла надежду.

— Привет! — сказал он.

— Здравствуйте! — вспыхнула Мака.

Он с удовольствием отметил, какая она сегодня хорошенькая.

— Ну, Мака, чем похвастаетесь? — спросил он, озирая стенд. В отличие от большинства других стендов, здесь не было ярких лаковых обложек, кричащих красок и аляповатых золотых заголовков. Все строго, стильно, изящно. Скоро прогорят, решил Федор. Разве на таком изыске продержишься в наше время? Но, разумеется, ничего этого не сказал, а взял в руки томик Мандельштама, пролистал его, поставил на место. Он не понимал Мандельштама. А следовательно, не любил. Он вообще не очень любил стихи. Неужто они печатают только стихи? Нет. Ага, вот и проза, Набоков.

— Вы любите Набокова? — спросила Мака, чтобы хоть что-то спросить.

— Набокова? Да, пожалуй, нет.

— А кого вы любите?

— Гоголя люблю. Лескова люблю.

— А Достоевского?

— А надо? — засмеялся он.

— Что? — не поняла Мака.

— Чтобы вам понравиться, обязательно любить Достоевского? Или проканает и так?

Мака на мгновение опешила, а потом залилась звонким смехом:

— Проканает! И так проканает!

— Вот и отлично! Тогда обедаем вместе!

— Ну я не знаю… — замялась Мака, — это зависит…

— Ладно, но ужинаем точно вместе?

— Да, ужинаем точно! — У нее все внутри дрожало от восторга.

— Вы когда заканчиваете?

— В шесть.