Здравствуй, груздь!

— Отлично, в шесть я за вами зайду. Если немного задержусь, не обессудьте, я в незнакомом городе могу и заблудиться.

— А вы на всякий случай запишите мой мобильный.

— И правда. Мака, вы говорят, хорошо знаете немецкий?

— Ну да, а что?

— Нам это может пригодиться! Тогда до встречи?

— Да, спасибо вам.

— Господи, за что?

— За приглашение!

— Есть о чем говорить, пока. Мака!

И он ушел, а она осталась. В полном и совершенном восторге. Интересно, куда он ее поведет? И как все это будет? И что будет потом?

— Мака, вы что это так сияете? — спросил ее подошедший Артур. Он не видел Головина.

— Есть причины, — загадочно проговорила девушка. — Артурчик, я на минутку уйду, мне надо раздобыть одну книжку…

И она сломя голову кинулась к стенду «Грифа».

— Ой, извините, у вас можно купить книжку Головина?

— Можно, — кивнула девушка. — Вам все равно какую?

— Все равно!

За книжку пришлось выложить шесть евро. Сегодня она возьмет у него автограф. Улучит подходящий момент, когда он поест, выпьет, и тогда он напишет ей что-нибудь такое.., нежное.., и пусть даже ничего особенного сегодня не случится, но автограф у нее останется. Нежная, проникновенная надпись, что-нибудь романтическое… Подружки в Москве лопнут от зависти.

— Приходил? — с ходу осведомилась Ангелина, увидев свою помощницу.

— Да.

— То-то ты вся светишься. Ну и что?

— Приглашал обедать, но я отказалась.

— Почему?

— А он на ужин пригласил.

— О! И куда пойдете?

— Не знаю, он не сказал. В шесть зайдет.

— Он наши книги смотрел?

— Не очень… Повертел Мандельштама, потом Набокова, сказал, что не любит Достоевского…

— Имеет право, — улыбнулась Ангелина и вдруг остро позавидовала тому сиянию, той молодой радости, которая так и плескалась в зеленоватых Макиных глазах. Неужели для меня это уже пройденный этап? Но любовь и свое дело несовместимы, а дороже издательства у нее ничего не было.

— Очень за тебя рада. Только не наделай глупостей.

— Постараюсь, — не очень уверенно ответила Мака.

— Ты сейчас иди перекуси, а то потом у меня встреча в четвертом павильоне.

— Я не хочу есть.

— В предчувствии ужина с модным писателем? ,' — Нет, просто…

— Мака, ты второй день не хочешь есть, я за тебя беспокоюсь, а что скажет мама? Что я заморила тебя голодом?

— Ну, Ангелина Викторовна, хватит вам смеяться… — надула губки Мака. Но глаза ее продолжали светиться сумасшедшим восторгом. Совершенна щенячьим.

— Да боже меня упаси! Я просто немножко завидую… Я уже не в состоянии так радоваться… Ничему, наверное.

У Маки сжалось сердце. Она знала, отчего Ангелина утратила способность радоваться. Но предпочла сделать вид, что не поняла.

— Вы еще влюбитесь и тоже будете сиять! Вы ж еще нестарая…

— Ну спасибо, утешила!

* * *

Ангелина задерживалась. Уже начало шестого, а ее все нет! Она обещала сама закрыть стенд, но все-таки уйти без нее будет неловко. Ну, может, Головин согласится немножко подождать…

Ровно без четверти шесть Ангелина появилась:

— Ну что, не пришел?

— Нет, рано еще, — с облегчением выдохнула Мака. — Убираем?

— Нет, я сама уберу, ко мне еще должна зайти одна дама из Израиля, она завтра утром уезжает и хочет взглянуть на наш стенд, обещала быть не позже четверти седьмого. Так что беги в туалет.

— Зачем?

— Причешись, подкрасься чуточку.

— Ой, да, спасибо, я что-то сдурела!

— Не рановато ли?

Мака в ответ только счастливо рассмеялась.

* * *

Яблочное вино оказалось необыкновенно вкусным и пилось легко, как лимонад. Стоило им сесть на лавках друг против друга, как кельнер тут же поставил перед каждым по большущему стакану желтого ароматного напитка и лишь после этого подал меню.

— Ну, Мака, чем тут кормят? Полагаюсь на вас, я все равно ни черта не пойму!

— А я вам буду переводить!

В результате они заказали какие-то салаты, свиное жаркое и, разумеется, еще вина. Все оказалось вкусно, как-то по-домашнему и без затей, именно то, что любил Федор.

— Вам нравится. Мака?

— Супер! Но я уже пьяная!

Ничего ты не пьяная, как можно опьянеть от этой яблочной прелести? Ты просто влюблена, девочка, полна каких-то своих девичьих ожиданий, думал он, глядя на Маку. Ему уже не хотелось придумывать ей другое имя, он как-то с ним свыкся, оно уже казалось милым, детским, и вообще она чем-то напоминала ему любимую пятилетнюю племянницу Шурку, такая же пухленькая, вся словно в детских перевязочках… И едва он вспомнил Шурку, как утратил к Маке сексуальный интерес. Она милая, неглупая, но еще совсем девчонка, что она знает о жизни? Хотя зачем мне ее знания, я и сам многое в этой жизни знаю, а она чистый лист… Чистый лист должен привлекать писателя, странно, никогда в жизни до тех пор, пока я не начал писать, чистый лист меня не привлекал. А теперь все изменилось. Значит, и Мака должна меня привлекать… Она такая хорошенькая, и грудь так аппетитно колышется под зеленой кофточкой.

— Федор Васильевич, о чем вы задумались?

— О тебе. Мака! Ох, простите, я…

— Нет, ничего, можете говорить мне «ты», если вам так проще… Федор Васильевич, расскажите о себе!

— О себе? Что же тебе рассказать?

— А что хотите, мне все про вас интересно! Говорят, у вас очень романтическая биография.