Здравствуй, груздь!

— Что это еще за Федор Васильевич? Я же твой жених, зови меня просто Федей или, на худой конец, Федором.

— Федя, поцелуй меня еще!

* * *

Мака проводила Федора на вокзал, дождалась отхода поезда и в состоянии, близком к помешательству, побрела пешком в гостиницу. Она то и дело Щипала себя, не приснился ли ей этот сказочный вечер? Если бы ее спросили сейчас, что такое счастье, она бы не задумываясь ответила: «Сегодняшний вечер!» Она могла предположить все что угодно, но только не такое развитие событий. Впрочем, она то и дело одергивала себя. Утро вечера мудренее. Не надейся пока ни на что, не верь… Но так хотелось верить…

— Мака! — вывел ее из раздумий голос Ангелины. — Где тебя черти носят и что все это значит?

Мака словно очнулась:

— Что? Вы о чем, Ангелина Викторовна?

— Мне звонила твоя мать, она в панике!

— А… Ангелина Викторовна, это все правда…

— Что правда?

— А что вам сказала мама? — поосторожничала Мака. А вдруг мама звонила Ангелине раньше, еще до их звонков? Мало ли что бывает, а ей не хотелось выдавать свою тайну.

— Что Головин просил твоей руки!

— Правда… Это вы мне удачу принесли, ваши бусы.., вы так искренне пожелали мне счастья…

И она бросилась в объятия Ангелины Викторовны.

— Погоди, Мака, но ведь это чушь! Он, вероятно, был пьян.

— Нет, мы пили только вино.

— Нализаться можно и вином.

— Нет, он не нализался, он просто был веселый…

Он такой.., я умираю от счастья, Ангелина Викторовна!

— А если завтра утром он проснется и даже не вспомнит?

— Вспомнит! Может, ему это будет неприятно, но вспомнить он вспомнит. Вы не думайте, я все понимаю! И про разницу в возрасте, и про то, что с бухты-барахты… Но разве так не бывает, чтобы с первого взгляда? Бывает, я знаю! А даже если ничего и не будет, все равно…

— Что — все равно?

— Все равно сегодняшний вечер никуда уже не денется, его никто не отнимет!

— И тебе этого будет достаточно?

— Нет! Но обида, она забудется, а то, что было сегодня, — никогда.

— Это смотря какая обида… Иная обида перешибет любые приятные воспоминания, поверь мне, — с горечью сказала Ангелина Викторовна. — У вас уже что-то было?

— Нет, мы только целовались. И он сказал маме, что влюблен как бобик, — счастливо расхохоталась Мака.

Ангелина смотрела на нее с грустью.

— Ангелина Викторовна, а как вам показалось, мама настроена против него?

— О нет, насколько я поняла, мама просто немного напугана такой внезапностью, но…

— Супер! Я уверена, он ей понравится, и бабушка будет в восторге, а вот папа… Но папы сейчас нет в Москве, а когда он вернется… Мы поставим его перед свершившимся фактом.

— Мака, давай все-таки до утра не будем торопиться с мечтами и планами.

— Да, вы правы, ой, Ангелина Викторовна, я чувствую, что все-все будет прекрасно, замечательно… Я чувствую, у меня интуиция…

— Дай тебе бог!

* * *

Но утром Федор Васильевич не передумал. Он проснулся в таком превосходном расположении духа, что даже тесный и неудобный гостиничный номер показался ему прелестным уголком. Вы влюблены, друг мой Федор Васильевич, по уши влюблены, и вам, похоже, отвечают взаимностью! А тут еще в чердачное оконце проник солнечный луч и жизнь показалась ему поистине прекрасной. И это благодаря Маке, моей Маке! Интересно, она понравится Дуське? Дуськой звали его младшую сестру Евдокию, которую он весьма почитал за ее рассудительность и вообще нежно любил. А еще он любил своих племянников, Федьку-младшего, умнейшего парня двенадцати лет, и маленькую толстую Шурку. Это была его семья. Дуська одно время пыталась женить его на ком-то из своих многочисленных подруг и приятельниц, но, когда все приемлемые кандидатуры были им забракованы, махнула на брата рукой.

— Все, я умываю руки, — заявила она. — Ищи сам!

И вот он нашел Маку! Какое прелестное, веселое существо, открытое. С ней легко будет жить, о ней приятно будет заботиться, покупать подарки. Интересно, она уже встала? Ах, как хотелось бы очутиться сейчас рядом с нею…

Наслаждаясь всеми этими не слишком глубокими мыслями, он пошел бриться. А что, я еще вполне гожусь в женихи! Двадцать с половиной лет разницы… Ничего рокового. Мне будет шестьдесят, ей сорок, нормально! И быт устроится. Она, похоже, такая домовитая, уютная… Надо поскорее ей позвонить, а то бедняжка небось терзается, не передумал ли этот старый хрыч?

— С добрым утром, детка!

— Федор Васильевич! — восторженно отозвалась она.

— Довожу до твоего сведения, что все остается в силе и что я ужасно соскучился. Только не смей называть меня по имени-отчеству. И еще — когда увидимся?

* * *

Федор Васильевич вернулся в Москву на сутки раньше, чем Мака. И первым делом, войдя в свою холостяцкую квартиру, позвонил сестре. Дуська не работала, занималась воспитанием детей, домом и мужем Иваном.

— Федька, мы все время с ребятами отслеживали тебя по телевизору, но тебя не показали ни разу!

— Зачем я тебе по телевизору, имеешь шанс увидеть меня воочию! С подарками и потрясающей новостью!

— Новостью? С какой новостью? — всполошилась сестра.

— Так я тебе и сказал по телефону! ужином покормишь, тогда расскажу!