Здравствуй, груздь!

— Приезжай скорее, мы собирались уже садиться, но подождем тебя! Иваныч, ужин откладывается, Федя приехал!

С легкой руки Федора Васильевича его тезку все звали Иванычем, так их легче было различать.

* * *

Дверь ему открыл свояк Иван:

— Ну, живой классик, добро пожаловать!

Они обнялись.

И тут же в прихожую высыпали остальные члены семьи. Дуська повисла у него на шее, Иваныч степенно жал руку, а Шурка ревела громким басом, пытаясь пробиться к ноге родного дядьки.

— Вы меня встречаете так, будто я не был в Москве по крайней мере год! — смеялся Федор Васильевич, впрочем растроганный и умиленный. Его сейчас легко было умилить.

— Ну, шурин, пошли ужинать, мы и так заждались, с голоду помираем! — сказал Иван. — Все рассказы и подарки потом, а то Шурке давно пора спать!

— Федя, мой руки — и за стол! — распорядилась Дуська.

— Зачем мыть руки, они у меня чистые!

— Не выдумывай!

— Так и быть, спасибо хоть ботинки снимать не заставляешь! — привычно ворчал Федор Васильевич.

Когда все уже сидели за круглым столом на просторной кухне, Дуся не выдержала:

— Феденька, какая у тебя новость?

— Нет уж, давай сначала поедим.

— А что, твоя новость испортит нам аппетит? — поинтересовался свояк.

— Тебе и детям — вряд ли, — засмеялся Федор, — а Дусе — запросто.

— Ты женишься? — испугалась сестра, отличавшаяся отменной интуицией.

— Представь себе!

— На немке? — воскликнул Иваныч. — Класс, будем к тебе в Неметчину ездить.

— Замолчи! — прикрикнула на него мать. — Федя, кто она?

— Она прелесть. Подробности после ужина.

— А совмещать ты не можешь? — взмолилась Дуся.

— Так я и знал! Ладно, вот смотри!

Он вытащил из кармана поляроидный снимок, сделанный кем-то на стенде издательства «Фатум».

Мака и он.

— Боже мой, сколько ей лет? Восемнадцать есть? — простонала Дуся.

— Почти двадцать четыре, она редактор в издательстве.

— Дай-ка взглянуть, — потребовал Иван.

— И мне! — попросил Иваныч.

— А что, хорошенькая, аппетитная, прелесть просто! — восхитился Иван. — Свежачок!

— Рыжая, что ли? — спросил Иваныч.

— Она, кстати, чем-то на Шурку похожа, — заметил Иван.

— Глупости! — отрезала Дуся. — Она хищница! В ней есть что-то от рыси!

— Не ревнуй, Дусечка, у твоего брата хороший вкус. А что молоденькая, так это хорошо, нарожает тебе племянников! Ты же любишь детишек!

— У вас любовь? — обреченно вздохнула Дуся.

— Несомненно, причем с первого взгляда.

— Ну вот, так я и знала! Она, конечно, не москвичка? У нее нет жилплощади?

— Ничего подобного, самая что ни на есть коренная москвичка, со своей квартирой на «Аэропорте», живет одна, но у нее есть мама с папой и бабушка.

— Правда? — у Евдокии Васильевны словно камень с души свалился. Никто не покушается на имущество ее любимого непутевого брата. — А кто ее родители?

— Мама преподает иностранные языки, а папа строит мосты в Европе. И, кажется, еще туннели, что-то в этом роде. А бабушка когда-то играла на арфе в оркестре Большого театра. Ты удовлетворена?

— Но ты еще не сделал предложение?

— Сделал!

— А как ее родители отнеслись или они еще не в курсе?

— Ну почему же? Я по телефону просил ее руки.

— Мама дорогая, — схватилась за сердце сестра.

— А как ее звать? — вдруг басом осведомилась Шура, поначалу не проявлявшая ни малейшего видимого интереса к невесте дяди Феди.

— Да, в самом деле! — поддержала дочь Евдокия Васильевна.

— Мака! Ее зовут Мака!

— Маку в сраку! — вдруг пробасила Шура.

Все оторопели.

— Ты что сказала? — первым опомнился отец. — А ну вон из-за стола! Так я и знал, что детский сад до добра не доведет! Зачем, спрашивается, ты сидишь дома? Чтобы твоя дочь так выражалась?

— Она никогда раньше… Ах боже мой, она ж еще не понимает. Федя, но что это за имя такое?

— Тамара!

— Да, — задумчиво глядя на фотографию, проговорила Дуся. — Имя Тамара ей совсем не идет. Но это ужасно!

— Что? — не понял Федор Васильевич.

— Я теперь обязательно буду все время рифмовать ее имя как Шурка.

У него хватило чувства юмора, чтобы расхохотаться.

Когда Шурку наконец уложили спать, Иваныч занялся подарками, Иван отправился смотреть футбол, деликатно оставив Федора наедине с сестрой.

— Федечка, ну расскажи, какая она?

— Да что рассказывать, завтра она вернется, так что послезавтра я вас познакомлю.

И только тут он вспомнил про найденную сережку. Отдав ее Маке, он напрочь забыл о находке.

Интересно, она показала ее Ангелине? Надо не забыть завтра поинтересоваться. Прямо в аэропорту.

Он обещал встретить дам.

— Федечка, но она же такая молоденькая, о чем ты с ней говорить-то будешь, когда первый угар пройдет, а? И вообще, она ж небось общительная, с кучей друзей, что ты с ними-то делать будешь, а?

Или ей придется с ними расстаться? А это тяжело, она может не простить тебе этого…

— Ах боже мой, велика важность! Она меня любит!

— Так уж и любит! Влюблена просто, какая там любовь… Что она еще понимает… А дети? Ты детей-то хочешь?

— Да как тебе сказать…

— Понятно! Бедная девочка!

— Да почему бедная? Если она захочет ребенка, я возражать не буду. Вон твоя Шурка какая прелесть!

И у нас такая же будет.