Папа всё же закончил сельскохозяйственный техникум. С красным дипломом даже. И всё же пытался прокормить свою семью. А ещё я помню, что со мной маленькой чаще всего находился именно он. Может, здесь опять помог бы герр Фрейд с Эдиповым комплексом или объяснением, что мама бессознательно ревновала папу ко мне и в итоге не справилась с чувствами, но герр Фрейд мне не отвечает. Потому что я не разговариваю с мёртвыми психоаналитиками.
Папа читал мне книги, катал на велосипеде, даже лежал со мной в детской инфекционной больнице, когда жадная до вкусной еды двухлетняя девочка Лера умудрилась забраться на кухонный стол и забрала всё то, что считала принадлежащим только её рту и желудку – абсолютно все масляные розочки с торта. Так я испытала первый опыт промывания желудка. Неописуемо. Непередаваемо. Незабываемо.
Помню папины руки. На них я. На территории больницы – парк с какими-то ёлками, а может и не ёлками. И солнечный свет рвётся на деревья, на нас, на здание больницы. А по деревьям прыгают белочки. «Дочунь, смотри, белочки!». Белочки мне нравятся. И на папиных руках мне нравится. Только мамы не хватает. Она к нам не приходит. Почему-то.
И будто папы всегда больше, чем мамы. Будто именно он стал основным родителем для меня до определённого возраста, потому что потом я лишилась обоих – одного физически, а второго – символически. И в моих ранних детских воспоминаниях есть обе бабушки, дедушка, дяди, тёти, братья и сёстры, папа, а мама всё время ускользает. Как песок, сквозь пальцы. Она мне даже не снится.
И вот мы уже в уездном городе О. И теперь я всё чаще остаюсь с бабушкой и дедушкой. Папа теперь в вечных поисках мамы. А мама в вечных поисках саморазрушения. А я стала девочкой с глазами Пьеро. Ни света в них, ни радости. Печаль и пустота стали моей постоянной компанией.
С шести до одиннадцати лет я была объектом злости для бабушки, объектом жалости для дедушки и как будто почти исчезла для папы, который отправился на поиски новой женщины и/или счастья в этой жизни. Все хотят любви и счастья. Вот только мне просто хотелось любви, простой человеческой любви, нежности и заботы, хоть от одного человека в этом мире.
Да. Отрицать бессмысленно. Они меня любили. Каждый, как мог. Но это совсем не то, что мне было нужно. И я стала мечтать. О той самой чистой и светлой любви, о мужчине, который меня вызволит из этого пространства скандалов, упрёков, алкоголя, раздела холодильников и еды на «бабушкину» и «дедушкину». Благо, я могла есть, и ту, и другую. А вот если кто-то из них брал не свою еду, то доходило до драк. Драк за еду! Прям как в примитивных первобытных обществах. Победа обычно была за мной, ведь я ревела и тряслась в конвульсиях так, что бабушке с дедушкой ничего не оставалось, как разойтись по разным комнатам и подписать устный контракт: «Я не трогаю твой мёд, сука!». А мне ничего не оставалось, как уходить в мир фантазий, где я встречаю мальчика, который меня любит, обнимает, целует и вся эта семейная гадость остаётся позади. Вот же наивная я была! Вся эта семейная гадость въелась настолько, что никакой Мистер Пропер не отмоет. Вот бы придумали сброс до заводских настроек и в человеке.
Прихожу я такая в фирму: «Удалим все детские и взрослые травмы, негативные события и чувства, связанные с ними. Компенсируем вам недостаток любви и безопасности. И вы наконец-то сможете выстраивать здоровые отношения с собой и окружающими!». «Хочу заменить воспоминания о матери преступнице и проститутке22
на воспоминания о матери-идеале. Хочу извлечь из сознания все ссоры бабушки и дедушки, все взаимные оскорбления и драки. Хочу, чтобы в моей голове папа остался со мной в подлинной близости». А мне сказали: «Ноль проблем, Лера! Бесплатно, без регистрации и смс. Лягте и приготовьтесь к новой жизни». И проснусь я такая с блаженной улыбкой на лице, и поднятыми вверх уголками глаз, исчезнет у меня страх, тревога, неуверенность, перманентная грусть-тоска, и вот это жизнь начнётся.Если бы всё было так просто – жизнь стала бы такой скучной. То ли дело – психоанализ. Пробираться сквозь дебри воспоминаний, представлений, фантазий и снов, пробираться больно, тяжело, надрывно, пробираться, падать, вставать, снова падать, как будто умирать и возрождаться кем-то новым, другим. И даже иногда с блаженной улыбкой на лице.
И травмы – не удалить, а лишь переписать. И компенсировать уже ничего не получится – лишь научиться хорошим с самой собой. А вот к близким отношениям можно даже попробовать вернуться или научиться. Я учусь.
После маминой смерти, папа провалился в депрессию. Был он там плюс-минус год. Но наконец-то вернулся жить рядом. И стали мы жить вчетвером. Папа, дедушка, бабушка и я – вместе мы – безумная семья.
Дедушка и папа создали коалицию против бабушки и держались вдвоём. Держались, напивались, иногда ругались. Я же всегда старалась быть ближе к бабушке. Мне было жаль её. Она много работала, уставала, часто ездила в Москву за товаром, а дедушка с папой сидели дома, смотрели телевизор и пили почти каждый день.